— Что же ты хотела сказать, мадонна Альтьери? — Это имя заставило рот приоткрыться в изумлении.
Мадонна Альтьери…
— Я… Хорошо, теперь я хочу сказать две вещи. Первая — будущий наследник винодельни будет вести дела как Висконти. И вторая — твоя служанка Джулиана, на самом деле, Хулиа. Из Каталонии.
Алонзо распахнул глаза, качнув головой.
— Что?
— Я клялась не хранить от тебя тайн. Вот. Более не храню.
— Господь, как ты об этом узнала? И почему не сказала сразу?
— Потому что ты бы ее прогнал, а она хорошая женщина, Алонзо. Смышленая и работящая, и… У нее есть дочь. Я хочу, чтобы она осталась. Нет! — Внезапное осознание подсветило взгляд игривым огоньком. — Я повелеваю, чтобы она осталась. Повелеваю на правах твоей жены!
Алонзо легко рассмеялся, зарывая пальцы мне в волосы, и звук этого смеха растекся внутри тягучим медом.
— Какая ты хитрая. Я прислушаюсь к твоей воле, но только потому, что у меня не осталось сил на споры.
— О… Значит, после близости я могу просить все, что пожелаю? Я запомню это. — Приподнявшись, я потянулась за поцелуем, но он захватил черные пряди пальцами, приказывая остановиться. Подбородок мой вздернулся.
— Осторожнее, Клариче. Будешь дерзить, и я найду твоему прекрасному маленькому ротику куда более подходящее занятие.
— Какое? — Не поняла я, хоть тон его намекал на нечто хищное.
— Покажу чуть позже. Теперь у нас вся жизнь впереди.
— Вся жизнь… — Я поцеловала его в кончик носа, когда он ослабил хватку. — Мы проведем ее на винодельне, так ведь?
— Я не смогу покинуть Флоренцию навсегда, родная, мне надо будет навещать город. Хотя бы пару раз в месяц.
— Хм… Я смогу это пережить.
— Конечно сможешь, ты ведь и хотела избрать мужа флорентийца, чтобы он вовсе носу на винодельне не показывал.
— О да. Видишь, как плохо справился мой дядя? Нашел мужа, который будет отбывать лишь пару раз в месяц…
— Не гневи меня, бестия. Есть еще море.
— Море? — Я засмотрелась на тени, что отбрасывали его ресницы. Интимная близость обволакивала нутро теплом, а потому слова его текли сквозь меня приглушенно. Любоваться бы им так вечность, но… Он сказал что-то про море. — Ты говорил, что оно меж нами не встанет.
— Так и будет. Когда падет испанская власть в герцогстве, мне не потребуется уходить так часто, но суда Строцци продолжат торговать с новым светом, а значит… И я продолжу плаванья.
— Как часто?
— Шесть раз в год.
— Два.
— Что?.. Пять!
— Четыре. И чтобы на рождество и пасху был дома, и более, чем на месяц, не отпущу.
Его зубы обнажились в искрящейся улыбке, прежде чем он поцеловал меня в лоб.
— И послал же Господь молодую жену… Молодую, прозорливую жену, которую совсем негоже оставлять и часто.
Разноцветные глаза вдруг замутнились какой-то задумчивой грустью, медленно скользя по моему лицу. Я догадалась, что омрачило его мысли, а потому поспешила вскарабкаться выше и обхватить щеки ладонями.
— Я люблю тебя, Алонзо. Теперь всегда тебя ждать буду. — Прошептала, целуя. — Слышишь? Тебя будет ждать на суше семья, ради которой ты будешь возвращаться.
Кадык на бронзовой шее дернулся, когда он огладил скулу невесомым касанием. Заправил за ухо прядь волос.
— Конечно. — Сказал как-то хрипло. — Ради семьи.
Глаза защипали слезы, и я качнула головой, стараясь их отогнать. Тогда он прижал меня к себе крепко-крепко, вжимая в свое больше тело до хруста.
— Ради семьи. — Повторил. — Новой. Нашей.
Эпилог
Эпилог.
1679 год.
8 лет спустя.
Солнце!
Солнце было столь ярким в тот день!
Не только виноградные гроздья подставляли ему румяные бока, но и персиковые сады обливались жаркими лучами, напитывая плоды соком. А вот люди предпочли скрыться от зноя в тенях зеленого патио, возведенного по указу нынешней хозяйки. По ее же воле внутренний двор дома Висконти оброс цветами и зашелестел деревьями, преимущественно лимонными, и с тех самых пор стал местом притяжения разрастающегося семейства.
Местом, так напоминающим задний план одной картины.
Солнце протянуло свои лучи и к ней, вторгаясь в гостиную залу, обогнув створы распахнутых окон, и отблеском сверкнуло в груде нарисованных монет. То был странный выбор, ибо полотно изобиловало мазками, которые желали быть подсвеченными — взять хоть три лучезарные улыбки людей, играющих в карты! Размер картины и мастерство художника позволяли рассмотреть фигуры в мельчайших подробностях: златокудрый юноша слева хохотал так, что заливистый смех его можно было услышать; мужчина справа почти взаправду усмехался, хитро прищурившись одним глазом; что до девушки посередине — и в ее азартном взгляде можно было бы запутаться, если миновать черноту волос.