— Можно? — Два огромных, лазурных глаза даже в приглушенном свете блестели ограненными топазами. У мадонны защемило сердце — падка она была на умоляющий взгляд детских глаз, а потому сдержанно кивнула.
— Немного, Контессина. Только попробовать.
С глубокой задумчивостью, не свойственной шестилетнему ребенку, Контессина пригубила вина и принялась причмокивать, раскатывая вкус на языке.
— Стало таким… — Нахмурилась она. — Таким, как ты говорила.
— Терпким?
— Да. Таким. Как вот это. — Маленький пальчик ткнул в кувшин с авиньонези. — И сладость ушла. А если сахар добавить?..
— Не надо. — Улыбнулась Клариче. — Сахар вино крепче делает.
— Почему?
— Потому что бродить начинает быстрее. А мы же стараемся делать так, чтобы весь сахар вместе с суслом в остатке остался.
— Но так не вкусно!
— Тебе только сладкое вкусно? Тогда ты не паук, а пчелка! — Мадонна ущипнула дочку за щеку, но та шутки не оценила, насупившись еще больше.
— Я ни то и ни другое! Не зовите меня так!
— Вот, в этом твоя ошибка, Контессина. Знаешь, когда я была маленькой… — Она осторожно забрала чашу из рук дочери, и поставила ее на пол, избегая лишних брызг. — Дедушка привел на винодельню ослика. И мой брат, которого тоже звали Антонио, сказал, что у меня такие же глаза, как у него. И стал звать меня осликом.
— Он был таким же дураком, как наш Антонио?
— Они вовсе не дураки! — Легонько рассмеялась мадонна. — Ведь оба знают, что чем больше ты злишься на шутку, тем чаще ее нужно повторять. Поэтому, если хочешь, чтобы Антонио перестал звать тебя так, посмейся и скажи, что он прав.
— Но он не прав!
— Конечно, он не прав! Но ты не избавишься от прозвища, если будешь доказывать ему это. И уж тем более, если будешь злиться и бить его! Чем больше реагируешь — тем больше будет его желание тебя уколоть.
Девочка опустила лазурные глаза, поджимая губки.
— Вы не должны ругаться, Контессина. Вы — части…
— Части одного целого, Бог благословил нас, ведь мы родились вместе, а потому никогда не должны ругаться и всегда должны помогать друг другу, я знаю, мама, знаю!
— Если знаешь, почему обижаешься?
— Потому что я не хочу быть пауком!
— О, тебе столько предстоит узнать, Контессина… — Улыбаясь, мадонна прогладила иссиня-черную макушку. — Как бы он тебя ни называл, он тебя любит. Даже больше, чем братьев.
— Это не так.
— Как же! Кому он в первую очередь побежал показывать отрубленный кусок пальца?
— Хм. — Сдержанно хмыкнула Контессина. — Мне показал, еще когда тот болтался…
— Вот, видишь. Я очень хочу, чтобы вы были дружны. Ваша связь — великий дар, которым нельзя разбрасываться из-за глупых прозвищ. Спроси у мадонны Да Лукка, как они…
— Как они с сестрой потеряли свою нерушимую связь, и как обе страдают от этого. Это я тоже знаю, мама.
— Прислушайся ко мне, Контессина. Антонио может быть невыносим, и в будущем, поверь, станет еще невыносимее. Но вы никогда не должны забывать, что дороже друг друга у вас никого нет и не будет. Цени это, хорошо?
Маленькая мадонна вздохнула так глубоко, будто тяжесть всех мирских грехов выпускала из своей груди. А затем подняла на маму лазурные глаза и сдержанно кивнула.
— Вот так. Как придем в патио, скажешь, что твое умение лазать по деревьям действительно заслуживает столь почетного прозвища. Вот увидишь, он перестанет звать тебя так. Но сначала переоденемся и встретим Лучиану.
Взяв маленькую ладошку в свою, Клариче поднялась. Весь путь до дома она мечтательно улыбалась — быть может, вспоминала собственного брата, а может и дедушкины уроки виноделия, которые теперь ей предстояло передать будущей наследнице.
***
Белокурая девочка спрыгнула с кареты, когда та еще не успела полностью остановиться. Долгий путь нисколько не утомил ее, отнюдь — маленькая герцогиня не могла более усидеть на месте, а потому, подобрав юбки, пустилась бежать к дому друзей со всех ног, как только выдалась возможность.
Франческа даже не попыталась остановить и отчитать дочь. Знала, что подобное поведение неприемлемо, знала, что нрав будущей герцогини складывается уж очень свободолюбивым и склочным, но что делать с этим, пока не придумала. Ограничивать и наказывать — только масла в огонь подливать, да и тяжесть вопросов совершенно другого толка давила на ее плечи.
Герцогство…
Герцогство возбудило в уме юной мадонны нешуточную страсть — она во что бы то ни стало желала сохранить мир в миланских землях, активно помогая супругу в управленческих делах. Будучи герцогиней по крови, она знала, чем живут ее подданные, кто из приближенных имеет титул, а кто — действительное влияние, и старалась быть полезной великому Милану.