— Ты обещала, что оставишь заботы, любовь моя. — Эмилио принял ее руку в свою, помогая выбраться из кареты.
Но не остановился на этом — притянув жену за талию, сжал ее в объятиях, зарылся лицом в волосы. Руки художника знали каждый ее изгиб и впадинку, а потому сразу поняли, что за переживания скрываются в напряженных плечах.
— Нужно держать обещания. — Прошептал он ей в ушко. — А не думать о Монферратских интригах.
— Как же о них не думать?.. — Мадонна откинула голову, позволяя губам мужчины оставить влажный след на ее шее. — Если… Если савойские синьоры решат…
— Не решат. Они крошечные и обессиленные, жизнь моя. — Решительные слова мужа вторили решительным рукам, исследующим ее талию. — Я запрещаю тебе переживать об этом, покуда мы в гостях. Хорошо?
Он чуть отстранился, чтобы Франческа смогла видеть непоколебимую уверенность в его лице. Прогладить золотую бороду, в которой путалось солнце. Смутиться его горящего, изучающего взгляда — совсем такого же, каким он смотрел на нее восемь лет назад, в день свадьбы. И понять, что переживать действительно не о чем.
Разве что…
— Хорошо. — Ответила герцогиня. — Тогда буду переживать о Лучиане, которую мы хотели держать подальше от Алессандро.
Оба взгляда синхронно обратились к дому, только чтобы обнаружить, что дочери уже и след простыл.
— О нет… — Протянул герцог, запрокидывая голову. — Следующий месяц будем слушать про пиратов?
— Если он не выдумает темы, которая захватит ее больше.
— О, проклятье, он точно выдумает… Парень смышленый.
— Смышленый, верно… Смышленый и спокойный. А она — впечатлительная и капризная. Хм… — Серые глаза заискрились чем-то заговорщицким лишь на короткий миг, но это не укрылось от Эмилио.
— Что за «хм»?
— Да так…
— Что ты задумала?
— Ничего, Эмилио! — Отмахнулась Франческа, беря мужа под руку. — Совсем ничего. Пойдем, мне не терпится повидаться с Клариче! О, и ведь Летиция приехала в гости! Фелиция, должно быть, так выросла…
***
Оливковое масло стекало с краев пышной фокаччи с розмарином и томатами, которую так любила мадонна Альтьери. Ароматы трав и специй, томленого мяса и терпкого вина, ризотто по-милански, сыра и винограда, наполнили воздух вместе с заливистым смехом Алонзо, когда тот услышал, что у Эмилио в последнее время все чаще болят колени. Разгоряченные вином и солнцем, мессиры предавались воспоминаниям былых приключений и грядущих забот, мадонны же смеялись последним сплетням, обсуждали дела насущные, не забывая поглядывать за разбегающимися детьми.
Кажется, Фелиция все же добралась до Кошки, и та теперь истошно вопила о пощаде — чтобы детские ручки отпустили ее. Но сбежать ей позволили только после поцелуя в мохнатый лобик, и только тогда зверь кинулся под хозяйский стол, надеясь найти там спасение.
Пожаловаться она уселась под ноги любимого мессира Альтьери, возводя к нему просящий взгляд разноцветных глаз. Но этого — какая наглость! — оказалось недостаточно, и пришлось прибегнуть к мерам более решительным — потереться головой о его щиколотки.
Тогда большие руки скользнули под стол, предварительно отщипнув кусочек лампредотто, и Кошка, так уж и быть, соизволила принять подношение. Алонзо не питал особой любви к этому блюду, все домашние и вовсе воротили нос, но он неизменно просил готовить его по каждому поводу, потому что знал, что оно особенно мило Кошке.
Кошке… Своенравному, но не лишенному ума созданию, которое под его руками обращалось ласковым, мурлычущим зверьком.
Мессир перевел взгляд на жену, которая оживленно что-то обсуждала с мадоннами, и увидел, как глаза ее светятся неподдельным счастьем. Залюбовался черными локонами, спадающими по спине, пальцами, сжимающими бокал монтепульчано, и улыбкой. Яркой и искрящейся в лучах солнца улыбкой, ради которой восемь лет назад он был готов рассыпаться в колкостях, пари и обещаниях. Только чтобы та хмурая мадонна улыбнулась. Позволила полюбоваться ею хоть украдкой.
Теперь он мог любоваться ей вволю. Смешить ее. Обнимать. Видеть, как расцветает любимая женщина от его слов и взглядов, как вспыхивает от его касаний, как первые утренние лучи заставляют трепетать черные ресницы, когда она просыпается.
Он до безумия скучал по ней, уходя в море. Всякий раз, ступая на борт, обещался, это плаванье — последнее, но нет… Сердце моряка тяготело к шуму бьющихся волн, а потому оставить дело он так и не решался. К тому же, как сладко было возвращаться в объятия жены и полный дом детского смеха! Разве можно отказаться от этого? Нет… Только не сейчас. Позднее.