Я не могла оторвать от него глаз. Не хотела. Отпустив руку дяди, завороженная, медленно приблизилась к огромному мужчине, глядя на него снизу-вверх, как на божество.
Взгляд жадно ощупывал тело молодого Давида — вкушал упругость жилистых мышц, скользил вдоль переплетающихся струек вен, поднимался по напряженной шее, утопал в мягкости белоснежных кудрей, пока наконец не нашел его глаза. Его сосредоточенные, нахмуренные, но полные решимости глаза.
Тогда это и произошло.
Что-то внутри щелкнуло, отпирая хлипкий засов, и доселе незнакомое волнение бурной рекой хлынуло по всему телу. Безжалостно. Беспощадно. Не оставляя шанса или выбора — так быстро тело сдалось под натиском волнительного жара. Сердце мое застучало быстрее. Язык прошелся по пересохшим губам в исступлении, и я приоткрыла их навстречу захватившему меня чувству. Щекам стало нестерпимо жарко.
Он… Само совершенство. Обнаженное. Совершенство.
По лабиринтам крепких мышц живота, не упуская ни единой выпуклости, глаза хищно скользнули ниже — к ничем не прикрытому мужскому естеству.
…
Как это… странно… И…
Тряхнула головой, в попытках отогнать греховное наваждение, но глаза почти сразу же вернулись обратно. Ослепительный. Величественный и непобедимый, Давид затмевал собой все, что мне приходилось видеть ранее, включая Санта-Мария-Дель-Фьоре. Как быстро перестала я корить себя за несостоявшуюся поездку в Венецию!
Это… Это грех. Нельзя. Тогда почему так хочется?.. Если бы прикоснуться…
Я собрала всю свою волю, что теперь казалась ничтожно хлипкой, и перевела взгляд на дядю. Стоя на людной площади, перед воплощением безупречной красоты, он почему-то смотрел лишь на меня.
Лазурный глаз его потемнел, лишившись озорного блеска.
— Понравился? — Хриплый вопрос осел на коже испариной.
Смогла лишь кивнуть, ибо не имела слов, чтобы описать ощущения от увиденного. Да и вид серьезного Алонзо сбивал с толку — захотелось подумать об этом, но сумбур впечатлений не пустил в голову ни одной дельной мысли. Позволил лишь глядеть в бронзовое лицо широко-распахнутыми глазами.
— Мессир Альтьери! Мессир!
Мужской голос разрубил дымку, сплетающую наши взгляды друг в друга, и оба мы резко развернулись к источнику звука.
Им оказался тучный юноша, что торопливо перебирал короткими ножками, выходя из здания синьории. Руки его сжимали множество свитков, которые поспешили рассыпаться прямо на камень перед Палаццо Веккьо.
— Эх, дьявол! — Ругнулся незнакомец, кинувшись неуклюже подбирать сбежавшие морские карты. Когда с этим было покончено, он все же торопливо добрался до нас, и спешно поклонился дяде.
— Мессир Альтьери! О! — Карие глаза коснулись меня. — Я… Прошу простить, если прервал… Мадонна…
— Buonasera, Маркеллино. — Разулыбался дядя, вернувшись к своей легкой манере. — Позволь представить мою племянницу — Клариче Висконти.
— Племянницу?.. Ох, что же я… Простите, мадонна. — Юноша поспешно поклонился, отчего свитки вновь едва не выпрыгнули из его рук.
— Клариче, этот неуклюжий пройдоха — мой друг, мессир Галеотти.
— Скажете тоже! И вовсе я не неуклюжий, здесь ветер гуляет!
Тараторя сбивчивые оправдания, он смазал поцелуем мою руку, и я ощутила отчетливый запах старых книг и шерсти.
Дедушка пах почти так же! — Эта мысль заставила опустить смущенный взгляд под ноги, а уголок губ подняться в полу-улыбке. Внутри стало теплее, и я с упоением пустила в грудь больше воздуха. И глаза у него, кажется, такие же. Черные и добрые.
— Чего хотел, Маркеллино?
— Да, мессир, я… Вас не было на утреннем собрании, и я…
— О, да, я показывал племяннице город. Она здесь впервые.
Приятные воспоминания о дедушке вмиг растворились. Молния изумленного взгляда немедленно пронзила наглого лжеца — Это не правда! Он распивал вино в гостях у своего друга!!! Нечего прикрываться благородным семейным радушием!
— А, да, кхм… Уже слышали про нападение у берегов Сан-Доминго? — Голос Маркеллино сделался тише, когда он приблизился к дяде. — Два корабля разграбили. Миланских.
— Слышал про один… Думаешь это его рук дело? — Алонзо украдкой глянул на меня, прежде чем отвести Маркеллино в сторону, оставляя меня наедине с Давидом.
А я вовсе не против.
Ложь Алонзо все еще горчила на языке раздражением, но возвращение к прекрасной скульптуре сумело ее подсластить. Только теперь я заметила, насколько фигура библейского юноши не соответствует канонам.