— Достался от дедушки. — Пожала плечами. — Семейный дар.
— О, значит Господь благословил вас дважды?
— О чем вы?
— Ну, знаете, плодовитость, еще и нюх.
— Ах, это… Обоняние у меня безупречное — это ясно, а вот подтвердить благословение фамилии еще не приходилось, так что и судить об этом рано.
— Верно… — Задумчиво протянул он, сдувая стружку с будущего кораблика.
Огромный великан, вырезающий крошечную фигурку из дерева. Зрелище это было столь неестественным и необычным — как сосредоточенно смотрел его глаз, как склонялась голова, подставляя черные локоны огням свечей, и как шершавые пальцы ласково проглаживали углубления в дереве… Столь необычно, что, в конце концов, мило.
Спрятала взгляд под ноги, борясь с улыбкой. Оттуда — из-под стола, на меня открылись два сонных кошачьих глаза.
— О! — Выдохнула от неожиданности. — Вот ты где! Я уж думала завтра отправляться на твои поиски.
— Не стоит, последние дни она от меня не отходила. Очевидно, Кошке мое общество пришлось по душе больше вашего. — Лазурь в его глазу блеснула озорством.
Ах так? Что ж… Последнюю мою шутку вы встретили смехом, стало быть, и сдерживаться от перепалок больше не имеет смысла.
— Конечно. — Скрестила руки на груди. — Каждый выбирает друзей себе под стать, даже наглые и своенравные создания.
— Во-о-от как? Вам ли судить о моей своенравности, принцесса?
— Мне. — Вздернула носик.
— А по-моему это вы своенравно отказались от судьбоносной поездки, а я вовсе не настаивал на ней.
— Это… — Это другое. Последние дни только и делала, что ругала себя за Венецию, будь она неладна, не могу больше.
— Не передумали?
— Нет.
— Там будет Франческа. — Он высек очередную пружинку. — И Папа Римский. И венецианский дож. Представляете, сколько деловых связей вы смогли бы завести, не говоря уже о выборе жениха?
Представляю. Я опустила понурую голову, от чего волосы рассыпались по плечам. Представляю, поэтому ругаю себя с каждым днем все сильнее. Но страх все равно больше меня. Я не смогу проделать путь по морю, даже если он займет не более часа, не смогу!
— Но, даже если опустить очевидные выгоды, к которым вы равнодушны…
— Не пытайтесь уговорить меня.
— И все же, попытаюсь — да, пусть ваше суждение о наглости и своенравности будет правдиво. Я не хочу принуждать вас к поездке, принцесса, по правде, мне будет даже проще, если вы не поедете. Не надо будет присматривать за вами и лишний раз тревожиться.
Не могу даже вообразить вас тревожащимся. Это работа для Контессины.
— Единственное, почему прошу вас подумать — мне по-человечески вас жаль. — Тут же подняла голову, чтобы вонзить взгляд в его лицо.
— Почему?
— Очевидно, молодость вы проводите взаперти стен винодельни, и в этом нет ничего постыдного — наоборот, у вас талант, Клариче, и прекрасно, что вы его развиваете, да еще и с пользой для семейного дела. Но жизнь… Жизнь намного шире винных погребов. Мне жаль, что вы ее упускаете.
Холодок пробежал по позвоночнику. Так серьезен был дядя, что стало страшно — он ведь почти никогда не бывал серьезным.
— Ничего я не упускаю. — Прошептала одними губами. — У меня есть все, о чем только можно мечтать.
— Поделитесь, что именно?
— Вино. — Ладонь потянулась к груди, и я сжала гранатовый крест. — Дом. Контессина.
— Это величайшее счастье, дарованное Господом, бесспорно. Но неужели вам… — Отложив небольшой кораблик, Алонзо склонился ко мне. Терпкий, мускусный запах мужчины скользнул в легкие. — Неужели никогда не хотелось большего? Не хотелось дружить? Любить? Делать глупости и сгорать от стыда за них, а затем с улыбкой вспоминать спустя годы? Не желали изнывать от нетерпения в ожидании письма от друга, или объятий любимого? Никогда не хотели увидеть рассвет над куполом Сикстинской капеллы, помолиться в соборе Святого Петра? Ощутить кожей жаркое солнце Отранто? Выпить с бродячими артистами в Алецио, ночь на пролет слушая рассказы об их скитаниях под звонкий гитарный бой? Неужели вам никогда не было интересно, каково это… Просто… жить?
Голос его был тих и мягок, но он вонзался в сердце острием заточенного меча. Глаза зажгло резью. Поперек горла застрял ком, из-за которого стало трудно дышать.
Конечно, я хотела. Хотела, будь ты проклят, Алонзо Альтьери, я хотела жить как все, но никогда, ни-ког-да не смогу попробовать ничего из перечисленного тобою. На моих руках четыре отобранных жизни, кем я буду, если предам их память и буду жить дальше, будто ничего не произошло?!
Кем я буду тогда?..