С крепостью все в порядке, с консистенцией — тоже. Но вкус…
Стоило проглотить вино, и раскатать послевкусие во рту, как открылось нечто инородное. Нечто странное—соленое, холодное, и…
Железное?..
Взгляд блеснул разъяренной молнией над ободком бокала. Мужчины замерли, но испуганный вздох все равно прошелся по их рядам беспокойной рябью. Стоя под низким, сводчатым потолком погреба, рабочие смотрели на меня с неподдельным ужасом — десятки крепких, рослых мужиков, трепетали пред вердиктом своей хозяйки.
Бокал опустился на стол с резким стуком.
— Только брунелло или?..
— Есть еще. — Паоло протянул листок, исписанный косым почерком.
Вот бы все так же понимали меня с полуслова.
Список вин, которых коснулось несчастье, был невелик. Для всех использовались разные сорта винограда, ягоды собирались с разных холмов и в разное время. Но было и кое—что общее.
Все вина закатали после осени.
Хруст сминающегося листа заставил одного из рабочих вздрогнуть. Я сжала челюсти.
— Бондаря. Живо.
Еще до того, как ко мне приволокли низкорослого мужчину, я почуяла запах его пота.
— Мадонна Висконти! — Он суетливо поклонился в пояс, подставляя огням лысеющую макушку. — Чем могу служить?
— Осенняя закатка. Что изменил?
— Не п—понимаю, мадонна. — Не поднимая головы, пролепетал он. — Бочки собирали, как и всегда — с дубовых досок, обожженных да…
— Обручи. Из чего?
— Из меди, мадонна...
— Заклепки?
— Заклепки стальные, но так всегда ведь б…
— Как долго сушил доски?
— День и ночь, мадонна, дождливая неделя стояла тогда, если помните…
День и ночь?!
Ярость пронзила грудь лезвием заточенного клинка.
В два шага оказавшись перед мужчиной, одной рукой я вздернула его подбородок, а второй залепила хлесткую пощечину. Громкую. Звенящую.
Ладонь вспыхнула резкой болью. Хлопок эхом разлетелся по погребу, заставляя ряды рабочих испуганно вздохнуть. Пара десятков округлившихся глаз уставились на меня.
— Болван. — Процедила сквозь зубы. — Лишние часы сушки съедают толщину доски, из—за этого стальной вкус заклепок просочился в вино. Паоло! — Виноградарь вмиг оказался рядом. — Рассчитать и увести. Найти нового бондаря.
— Как прикажете, мадонна.
Мужчина кому—то кивнул, и несчастного бондаря, что теперь злым волком на меня глядел, уволокли с глаз долой.
— За работу! — Нервно бросила я оставшимся, не желая больше терпеть кислого запаха их страха. Второго приказа не требовалось — мужики разбежались из погреба, оставляя меня наедине с виноградарем.
— Что прикажете делать с вином, мадонна? — Спросил он, потирая седую бороду.
В Рим оно больше не годится. Выливать — в убыток. Как бы поступил дедушка?..
Опустила глаза на черные складки платья, поверх которого белел передник. Я вытерла об него ладонь, чтобы избавить от запаха нерадивого бондаря.
— Венеция. — Проговорила я себе под нос, прежде чем поднять взгляд на виноградаря. — Венеция. Вино перелить, оставить бродить, чтобы захмелело и крепчало до зимнего корабля — это перебьет вкус стали. Половину отправить венецианским легионам. Вторую половину послать папской армии бесплатно, как рождественский подарок защитникам святой веры.
Паоло поджал губы в удивленной ухмылке, а затем скрестил руки на груди, глядя на меня сверху вниз.
— Ну и ну… Дай принцессе Тосканы партию отбракованного вина, она и сделку не сорвет, и папской армии честь окажет. Браво, Клариче. Вы истинная внучка своего деда.
Спасибо, Паоло. Вино — единственное, что у этой самой «принцессы Тосканы» осталось.
Я кивнула его словам и безмолвно покинула погреб.
***
Мечтам о теплой ванне и сиесте не суждено было сбыться. Не успела я ступить на лестницу особняка Висконти, как мне навстречу выбежала синьора Грасс.
— Клариче! Клариче, милая! — Боязливо тараторила она впопыхах.
Маленькая, пышнотелая фигурка кормилицы вся была растрепана — седые волосы торчали в разные стороны, ворот платья загнулся назад, а морщинистые пальцы подрагивали. Она порывисто обняла меня, обдав запахом свежего хлеба и масла.
Не к добру.
— Клариче, милая, ну что же ты так задержалась?! Впрочем, что с тебя взять, не это важно… Они… — Она обернулась на вход в особняк, а затем подняла на меня глаза, полные неподдельного ужаса. — Они здесь, Клариче.