— Вы безумны. — Я приказала губам говорить. Приказала и телу бежать, но цыганка схватила меня за руку, и поднесла ладонь к своему лбу. Он был столь горячим, что едва не обжог.
— Не за этим пришла… Не за этим… — Запрокинув голову, распахнула безумные глаза, в которых совсем не осталось человеческого. — Ах! Пришла знать про любовь, конечно! Ах-ха-ха-ха-ха! — Она неистово расхохоталась, бросая мою руку. Так громко, так оглушительно громко! Девицы позади боязливо зашептались, пятясь все дальше от нас.
— Ну слушай же… Слушай… — Обезумевшая цыганка начала раскачиваться из стороны в сторону, вынуждая десятки глаз раскачиваться вместе с ней.
— Руку отдашь — одному. — Поддалась влево. — Сердце — второму. — Поддалась вправо. — А заберет… — Приблизилась вплотную. — Заберет тебя третий! Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха!
Полоумный хохот заполнил комнату, отскакивая от стен, вторя натужным струнам мандолины, вторя гулу моего сердца, опаивая и меня безумием и животным страхом! Этот смех хватал цепкими пальцами за душу, хотелось закрыться от него, спрятаться, сбежать! Сбежать! Сбежать! Сбежать!
И я побежала. Резко развернувшись, бросилась прочь от обезумевшей ведьмы, гонимая ледяным ужасом.
— Беги — беги, от судьбы все равно не сбежишь! — Кричала она мне в спину. — Он давно ждет тебя! Замерз!
Едва слышала ее сквозь шум колотящегося в ушах сердца, да и не хотела слышать — сбежать, единственное, чего хотелось — сбежать. А потому я бежала. В попытках скрыться от разодетой толпы, что единой массой перетекала из залы в залу, единым гомоном смеялась и шутила, танцевала, развлекалась как единый организм, и была едина.
Santissima Trinità, abbi pietà di noi, o Signore, perdona i nostri peccati!
Кидаясь мысленно от одной молитвы к другой, бросала и тело в толпу — из зала в зал, из коридора в улицу, из улицы — … Куда? Куда дальше?..
Остановилась, тяжело дыша.
Страх вырывался изо рта вместе с рваными выдохами. Только сейчас огляделась по сторонам. Только сейчас прижала пальцы к пульсирующим вискам и дала время прийти в себя.
Эта женщина безумна — она чем-то окурена. И не в себе. Ее словам нет никакой веры, она… она сама не знала, что несет.
«Горевала… Ну ничего, он вернется к тебе. Вернется к тебе…»
«Приеду позже, тогда и наверстаем. Удачи, ослик. И до встречи.»
— Нет. — Сказала вслух, отмахиваясь от собственных мыслей. — Нет, это глупости. Игры воображения на фоне переживаний.
За последние недели я пережила больше, чем за последние годы, от того хотелось сплести слова безумной цыганки с собственным сном. Антонио не вернется ко мне. Он в земле.
Рука потянулась к кресту в привычном жесте, но не обнаружила его там.
Я ведь сняла его. И братский крест сняла, и черный наряд сбросила, для чего? Чтобы танцевать на балу и представлять себя синьорам, как свинью на ярмарке?!
Стало омерзительно. Омерзительно ненавистно и плохо, горько и невыносимо. В этот миг — стоя под яркой луной, я возненавидела свою беспомощность.
Я — принцесса Тосканы. Я должна была с честью и достоинством нести свою фамилию, ради дедушки и брата, а я что делаю? Подвожу их. Ни на что не годна. Ни на что, кроме вина, не способна!
Резь в глазах усилилась, толкая тело вперед. Я изо всех сил сдерживала слезы, а от того совсем перестала видеть — маска и так скрывала от меня часть обзора. Но я шла. Ноги несли меня по внутреннему двору палаццо, и ночная прохлада набухала влагой на коже.
Только позорю себя. Все делаю не так, как сделал бы дедушка или Антонио. А этот бал? Это безумно. Это омерзительно. Это… Это ладан?
Остановилась, принюхиваясь. Откуда-то слева ко мне действительно тянулась тонкая струйка успокаивающего, маслянистого запаха. Не раздумывая, я пошла на него, ожидая увидеть церковь, скрытую в тенях лунной ночи.
Нюх не подвел меня. Так и оказалось.
***
Тишина.
После шума маскарадного безумства и собственных мыслей, тишина дарила столь желанное спокойствие, что я ощутила себя единственным человеком на всем белом свете.
Пульс начал замедляться. Поступь, отскакивающая от каменных полов обители Господа, стала мягкой и неторопливой. Под озябшими каменными сводами, среди ладанной дымки, все медленно вставало на свои места.
Как хорошо, что я оказалась здесь.
Украсть кусочек церковного спокойствия, перевести дух — то, чего так желало сердце после бешеной скачки по дворцовым коридорам. Я могу спрятаться. Могу помолиться.
Подняла глаза, осматривая убранство церкви, которая явно служила лишь нуждам хозяев палаццо — такой небольшой и скромной она была. А еще темной и холодной. Камень впитывал ночную прохладу, заставляя зябко поежиться от столь резкой перемены.