Глядя прямо перед собой стеклянными глазами, не заметила, как под ногами прошуршали каменные мостовые; как обогнули мы хребты Венецианских каналов — их волны боязливо лизали камень, не подступаясь ко мне; как оказались в палаццо Джиротти, в котором догорали последние факелы.
Вместо всего этого видела лишь лицо брата Фабио. Его раскрасневшаяся кожа, вылезающие из орбит глаза и вспученные вены. Розовая пена, извергающаяся из недр тела, которое так не хотело умирать.
Не хотело умирать…
Острая резь пронзила веки. Я не стала ей сопротивляться — позволила одинокой слезинке катиться по щеке, и это стало ошибкой, ибо стоило мне дать слабину, как ужасы всего сегодняшнего вечера утопили под своей невыносимой толщей.
Я вспоминала разнузданное чудище единой толпы, смрад курительной травы и обезумевшие глаза цыганки, и нашу с дядей ссору.
Глупую, болезненную, и такую постыдную ссору!
Водоворот картин и чувств набросился так быстро и жестоко, что я и не заметила, как все лицо мое залилось слезами. Шумно всхлипнула. Хотелось закусить губу до крови, чтобы отвлечься болью, но не понадобилось — боль выбрала иной путь. Резким росчерком полоснула левую ладонь, и я протрезвела. Очнулась. Сморгнув слезы, огляделась по сторонам, вернулась в настоящее.
А в настоящем более не было толпы. И вместо сотен запахов только один — терпкий аромат табака и персика.
Дядя сидел предо мной на коленях в интимном полумраке покоев. Склонив голову над пораненной ладонью, он смазывал чем-то порез, и брови его были сосредоточенно нахмуренны, и грива волос рассыпалась по плечам.
Я опустила заплаканные глаза на шелковые простыни, сжала их здоровой рукой, справляясь с болью. Сверкающее платье все еще багровело пятнами вина и крови, но теперь было скрыто за бархатом колета.
Мне должно было чувствовать смущение из-за присутствия мужчины в моих покоях. Но я не чувствовала.
Он рядом.
Сегодня. Сегодня он был рядом, он не оттеснил меня к стене, позволил вмешаться. Он помог мне, сделал так, как я просила, он… Он мог бы запретить. Но он позволил сделать так, как хотела я. Он и привел меня домой, и теперь сидит предо мной на коленях, обрабатывая порез. Он так помог мне. А я…
Я велела более не прикасаться ко мне.
Задыхалась всхлипами нежности и раскаяния, выплескивала из себя всю боль и глупость, растворялась в благодарности и волнительной неге, что расплывалась внутри. Но не смущалась. Не после всего того, что он для меня сделал — его поступки мягко вошли мне в сердце, располагая к себе, и теперь…
Теперь доверяю ему. Доверяю и…
Закончив накладывать перевязку, дядя поднял на меня глаз. Я вмиг наполнилась слезами и поджала дрожащие губы, ибо этот глаз больше не расплескивал смешливую лазурь, он был серьезен и молчалив.
Я так подвела тебя. Была грубой. Испортила вечер. Ты, должно быть, ненавидишь меня. Алонзо… Прости.
Его большая рука взмахнула к моей щеке, чтобы стереть слезы, но тут же замерла. Сжала пальцы.
— Нет! — Зашептав торопливо, прильнула к его руке, как жаждущая ласки кошка. — Простите за то, что наговорила вам. — Зажмурилась, не вынося стыда за свое поведение. — Я была зла и расстроена, весь этот вечер, он… Простите, что все так вышло. Я не хотела доставлять вам столько хлопот и не хотела так… Так осрамить себя.
Потоки слез обжигали щеки, когда Алонзо мягко стер их подушечкой большого пальца.
— Клариче. — Ласково прошептал он. — Вы — самая храбрая девушка из всех, что я знаю.
Что?..
— Вы спасли человека. — Говорил одними губами, мягко поглаживая ладонью щеку, и хриплый шепот его крался по моим венам. — Он бы умер, не окажись вы рядом. Вы смогли помочь так, как никто не смог бы, вы — обладательница удивительного дара. Но не это делает вас такой особенной.
— А что?.. — Заплаканная, утопала в его лице, желая впитать каждую его морщинку и черточку.
— Храбрость. Думаете, многим хватило бы храбрости сделать то, что сделали вы? Никому из сотен людей не хватило. Кроме вас. Клариче, вы… — Он подался ближе, опаляя дыханием мои губы, и рука его скользнула с моей щеки на затылок, пропуская волосы через пальцы. Я перестала дышать. — Вы думаете, что можете заинтересовать мужчин лишь деньгами и фамилией, но это не так.
Он разглядывал меня также самозабвенно, как и я его. Губы пересохли, и я облизала их, оставляя влажный след блестеть под его потемневшим взглядом.
Пальцы чуть сжали мои волосы, натягивая кожу, заставляя поднять голову ему навстречу. Нестерпимо сладко. Невыносимо долго. Так долго он держал меня в руках, глядел на меня, словно на божество — и я так хотела стать таким божеством! Для него. Стать женщиной, на которую он вечность будет смотреть так.