- Это… Это была моя идея, Контессина. - Я протянула к ней здоровую руку. - Все были напуганы. Никто не знал, что делать, а я…
- Определила отравленное вино по запаху. - Кормилица хоть и удрученно покачала головой, но все-таки сжала протянутую руку. - Я горжусь твоим даром, Клариче, ибо он смог сохранить человеку жизнь, сам Господь привел тебя к этому несчастному, но… Но это вопиющее нарушение всех приличий! Броситься к мужчине, разорвать ворот его костюма, трогать его… Это недопустимо для юной синьорины, что ищет мужа. Что теперь подумают люди?..
«Не смейте более опускаться до мыслей о том, кто и что о вас подумает».
Слова дяди эхом растворились в сознании. Он был неправ. Несмотря на то, что поддержка Контессины после всего пережитого мне бы не помешала, также не помешало бы думать о репутации. Быть… Осмотрительнее. И с умирающим Фелуччи, и наедине с самим Алонзо.
Воспоминание о вечере в венецианских покоях отозвались в груди томительным волнением. Я глотнула воздуха, сопротивляясь им.
- Не тревожься, Контессина. Уверена, что мои богатства с лихвой окупят это… Это непристойное поведение.
- Пусть Господь услышит твои слова, милая. И пусть воздаст душегубцу, что мог подстроить такое! Отравить достопочтенного синьора, управителя города… У кого бы хватило смелости?!
«Это Алато! Его рук дело! Капитан Алато! Больше некому!»
- Не знаю.
- Вот и новый повод для волнений… То, что греховные страсти кипят в развращенном обществе, это мы и так знали, но убийства! Клариче, нужно быть крайне осторожной, ты слышишь меня? Обещай! Обещай, что будешь осторожна! - Губы ее сжались в тоненькую полоску, когда она порывисто обняла меня. -
- Обещаю, Контессина. - Я обвила ее пышную фигуру руками. - Обещаю.
- Вот и хорошо, вот и славно… Хвала небесам, поездка в Венецию закончилась! Теперь все вернется на круги своя. - Отстранившись, она вновь направилась к сундуку и выудила оттуда одно из новых платьев винного оттенка. - У меня для тебя хорошие новости.
- Какие? - Воодушевилась я. Хорошие новости действительно не помешают!
- Пока нас не было, Паоло прислал несколько ящиков с винодельни. Можешь начинать приготовление своего вина.
- Ах! - Я мигом взлетела с постели, забывая обо всем на свете. - И ручной пресс прислал?
- Не знаю, что там, но все уже доставили на кухню, мессир Альтьери тебе даже служанку в помощь выделил.
Волнующий восторг заискрился на кончиках пальцев. Вино! Я буду делать вино! Совсем как дома! Едва не взвизгнув от радости, я пустилась босиком к наполненной ванной.
***
Стоило только взять в руки деревянную лопаточку для сусла, как мир вокруг засиял новыми красками. Исчезли любопытные взгляды тучных кухарок, запахи томленого мяса и свежих овощей, стихли разговоры слуг. Осталась только я, и целый стол винодельческой утвари, и, конечно…
Персики.
Два огромных ящика румяных персиков лукаво глядели на меня из-под массивного стола, напоминая о ночи в Венеции.
Итак! - Я в торопливом нетерпении повязал передник поверх платья, закусывая губу. - Пожалуй, начнем с…
- Мадонна. - Служанка с низким голосом опустилась в поклоне. - Мессир прислал служить вам. Меня зовут Джулиана.
Когда женщина распрямилась, мне предстали добрые черные глаза и подернутые сединой волосы. Я мельком оценила ее крупные руки, которые точно мне пригодятся, и странный свистящий акцент, который, впрочем, никак не помешает работе.
- Прекрасно, Джулиана. - Кивнула я. - Начнем с обработки фруктов. Требуется их осмотреть, начистить, нарезать, а затем пустить под пресс.
- Как прикажете, мадонна. - Пожала плечами женщина, и вместе мы принялись за работу.
Вдвоем дело шло быстро, а с рассказами Джулианы — еще быстрее. С шепелявым свистом рассказала она мне, что самые вкусные персики, выращивают в Кампаньи — они сладкие и крупные, а из Испании привозят более мелкие и кислые сорта. Я с удовольствием слушала ее, то и дело ловля на себе подозрительные взгляды остальных слуг и кухарок, которые, впрочем, были мне безразличны.
Виноделие. Мое дело. Моя стихия. Моя страсть. Я.
Растирая между пальцев ароматную мякоть, я сгорала от нетерпения скорее пустить ее под пресс. Тот самый, маленький деревянный инструмент, на котором меня учил работать дедушка. Как только я подросла и выучилась азам, он так и стоял в погребах за ненадобностью, а потому вид его выдавал почтенный возраст — но предложи мне хоть сундук золота за этот старенький аппарат, я бы ни за что не согласилась, ибо не было для меня вещи дороже. Разве что, братский крест.