— Я… Я лишь… — Сжала шелковую ткань платья, борясь с неловкостью. — Мне нечасто приходилось с кем-то знакомиться и вести светские беседы. Да и вообще… разговаривать.
— Это я заметил. Могу узнать, почему?
Я подняла на него глаза в опасении увидеть насмешку, но ее не было. Там было что-то иное, что-то настоящее и теплое. Забота.
Могу я открыться человеку, что заботится обо мне?..
Отпереть еще один замочек, скрывающий липкие страхи прошлого. Они сотворили меня. Сделали такой, какая я есть, после чего были заперты в каменном сердце, которое теперь давало трещины и начинало биться. Делало меня горячей и человечной.
Я хочу… хочу рассказать ему.
— Маддалена. — Шепнула едва слышно. — Маддалена не очень любила, когда я…
— Разговариваете?
Кивнула. И с этим небольшим кивком тяжесть последних десяти лет вспорхнула с моих плеч.
Голова Алонзо упала на грудь, когда он грязно выругался — так я предположила, ибо не поняла ни слова из тех, что он прорычал. Кулаки его на миг сжались, прежде чем он занял руки очередным бокалом.
— Не мне лезть в чужую семью, и уж тем более судить о воспитании, но скажу вам вот что: не позволяйте призракам прошлого управлять вами в настоящем. Не позволяйте кому-либо управлять вами.
Что?..
— Маддалены больше нет. Плевать, что ей нравилось, а что нет, вы не угодите ей отсюда, из мира живых. И никому не угодите. Вы… — Он потер переносицу пальцами. — Вы слишком сильно переживаете о том, что подумают другие — живые и мертвые. Лучше переживайте о том, что думаете и делаете вы.
Я?.. Обычно я думаю, как бы поступил дедушка или Антонио. О, Господи… О, Господи, он прав! Опять прав!
— Расслабьтесь. — Ободряющий голос Алонзо потек по моим венам. — Пейте вино. Говорите то, что действительно думаете, даже если думаете, что пальцы Жакомо похожи на щупальца.
— Ах! Это именно то, о чем я подумала!
— Удивительно, верно? Такие длинные и тонкие! — Усмехнулся он. — Видите, не вы одна так думаете. Будьте смелее. Отнеситесь ко всему этому как к игре, где вам нужно определить победителя. — Эти слова больно толкнули в грудь. Что, если сердце уже знает, кому дать шанс?..
— Но как… Как понять, кто подходит? Я не разбираюсь в людях. Ни в чем не разбираюсь, кроме…
Кроме вина. — Идея яркой вспышкой блеснула в широко распахнутых глазах.
— О нет. Вы что-то задумали. Мне стоит бояться?
— Я… Вернусь через минуту. — Сказав это, подскочила с места и бросилась на кухню.
А вернулась уже с подносом кувшинов, заполненных шестью сортами вина. Алонзо откинулся на спинку, удивленно потирая бороду.
— План изменился, принцесса? Теперь вместо знакомства с синьорами мы спаиваем их вусмерть и снимаем все фамильное золото?
— Нет. — Усмехнулась я, расставляя кувшины.
— Жаль… Знаете, со всем награбленным мы могли бы купить небольшой остров где-нибудь у берегов Вест-Индии. Рассмотрите это предложение.
— Обязательно. — Хотя идея уединиться с дядей на необитаемом острове и вправду не кажется плохой… — Но, возвращаясь к винам — я не умею судить о человеке по светским беседам, зато знаю, как судить по вину, что он выберет.
— Хм… Точно, вы безошибочно определили вино, которое понравилось мне больше остальных. Тогда, в саду, прежде чем отдавить мне все ноги в танце.
— Да, именно. — Ресницы смущенно прикрыли глаза. Стало нестерпимо приятно оттого, что он это помнит. Потому что я тоже помню.
— Что ж, идея хороша. Не так хороша, как моя, конечно, но, если поможет вам более не говорить о размере чужих пальцев — прекрасно.
Я не успела ответить ему колкостью — звук приближающихся шагов настиг залу.
— Клариче? — Он вдруг подался ближе, сделавшись серьезным.
— М?
— Мне нравится все, что вы говорите. Ругаетесь, ворчите или шутите. Потому что во всем этом вы. Настоящая. Слушать вас — огромное удовольствие, так не лишайте его…
— Мессир Джероломо! — Провозгласил Луиджи, распахивая дверь поперек дядиных слов.
Алонзо поднялся, приветствуя нового гостя, а я так и осталась сидеть, глядя прямо перед собой.
«Слушать вас — огромное удовольствие». — Стучали в висках слова. Громко, так оглушительно громко, что заполнили всю меня, стерли грань между мечтой и реальностью, между настоящим и будущим, между «правильно» и «неправильно»! Сердце разрослось до самого горла, и я задышала быстрее. Стало свободно. Легко. Будто цепи, стискивающие грудь последние десять лет, порвались, и я смогла, наконец, вздохнуть.
«Мне нравится все, что вы говорите».
Боже, Алонзо!
Я бы спрятала лицо в ладонях и разрыдалась прямо перед мессиром Джероломо.