— Если быть честным, скажу тебе — ты права. И говоришь ты то самое, что говорил мне Максим.
— Вполне возможно, что говорю его словами. Мы много с ним рассуждали на эту тему.
— Очень права ты, Мариша. Отсюда же проистекала ошибка в моём подходе к делу Краюхина. Только отсюда! Казалось мне, что не реальны все его взгляды, что в них нет практической ценности.
— Я рада, что ты понимаешь это.
— Скажу тебе, краюхинское дело — это сильная для меня встряска. И вот что, ты не очень рассердишься, если я попрошу прислать Чернышёва на денёк в райком? Пусть он расскажет нам о всех своих замыслах…
— Хорошо, я пошлю его завтра же.
Они поговорили о делах в экспедиции, и Марина заторопилась. Артём отпускал её с неохотой. Оставшись один, он вернулся к молодым кедёркам, рассматривал их с удивлением, как будто впервые видел их в это лето, отмечая, как выросли и поднялись они. В памяти стояли слова сестры: «Сегодня это ещё практически не нужно, а завтра без этого не обойдёшься».
2
Афанасий Федотович Чернышёв принёс в кабинет секретаря райкома запахи тайги. От рождения он был очень смуглым, но сейчас он был не просто смуглым, а тёмно-коричневым. Крупные руки и лицо его были в пятнах смолы. Брюки, рубаха, сапоги тоже были в смоле и пахли смолевым дымом.
Он волновался, мял в руках пилотку, одёргивал гимнастерку.
— Садись сюда, товарищ Чернышёв. Чувствуй себя просто, свободно, как дома. И говори всё, что думаешь и знаешь относительно улуюльских лесов. Давно бы следовало нам пригласить тебя в райком, послушать. Ну извини, что так затянули. Другие дела за горло держали. Это но в оправдание, а в пояснение. А вы, товарищи, чего расселись по всему кабинету? Двигайтесь сюда, к столу.
Члены райкома и руководители районных организаций сгрудились напротив Чернышёва; заслышав стук карандаша о чернильный прибор, смолкли.
Чернышёв положил перед собой тетрадь, развернул карту Улуюльского края.
— Как мне, Артём Матвеич, касаться только Притаёжного района или говорить обо всём Улуюлье? — спросил Чернышёв.
— Говори, как думаешь. Притаёжный район, конечно, интересует нас прежде всего, но и об остальных нам полезно послушать.
— Ну вот, товарищи, наше родное Улуюлье — край лесов. Леса у нас разные. Основные площади заняты сосной, елью, пихтой, кедром, берёзой. Большие площади заняты кустарником, причём кустарники есть плодоносящие: чёрная и красная смородина, голубица, жимолость… Леса Улуюлья обладают неисчерпаемыми запасами кормов для животного мира. По этой причине животный мир Улуюлья несравнимо богаче других местностей. Человек ищет, где лучше, рыба — где глубже, зверь и птица — где кормов больше.
Чернышёв передохнул, вытащил из кармана платок и вытер выступившие на лбу крупные капли пота.
— Использование природных ресурсов улуюльских лесов составляет, по моим подсчётам два целых семь десятых процента.
— А как по Притаёжному району? — спросил Артём.
— По Притаёжному району показатель намного выше. Он доходит до пяти процентов.
— Скажи, товарищ Чернышёв, как ты исчисляешь процент? — послышался голос Череванова.
— Я исчисление веду от площади полезных угодий. В графу «Использование» вношу все виды эксплуатации, а именно: лесоразработки, охотничий промысел, подсочку лесов и заготовку живицы, добычу кедрового ореха. Следовательно, фактический процент использования площадей ещё ниже, так, как к примеру, лесоразработки и подсочка лесов на живицу происходят на одной и той же площади.
— Боже мой, до чего же мы богаты, сколько ещё у нас нетронутых сокровищ! — обводя всех взглядом сияющих глаз, воскликнул Артём.
Чернышёв подхватил слова Артёма:
— Нетронутых сокровищ у нас ещё столько, что дух захватывает. И всё же бездонные сундуки бывают только в сказках. Вопрос стоит так: можно на этих сокровищах ещё больше разбогатеть, а можно все сокровища пустить на ветер.
— Этого никто не позволит! — отрубил Череванов.
— А ты потерпи со своими возгласами, Павлыч, любишь ты резолюции выносить. — Артём погрозил Череванову карандашом.
— Чтобы на этих сокровищах разбогатеть, надо с большим умом произвести планировку лесов, — продолжал Чернышёв. — Тут вначале семь раз отмерь, а потом уже отрезай. Чтобы планировка была правильной, необходимо иметь зоны. К примеру, зона лесопорубок, зона запретных, или заповедных, лесов, зона кедропромысловых лесов, зона для раскорчёвки и увеличения пахотных площадей, зона восстановления лесов и расширения площадей леса. Без этого Улуюлье можно погубить.
— Этот принцип, товарищ Чернышёв, и теперь действует, — заметил Артём.
— Действует, но не всегда. Часто зона определяется без обоснования или же обоснование даётся сегодняшнее, без загляда в завтрашний день.
— А как ты размещаешь эти зоны? Ну-ка, расскажи нам!
Беседа с Чернышёвым всё больше увлекала Артёма.
— По схеме, которую я разработал, зоны по Улуюлью размещаются таким образом: всё правобережье верхнего течения Таёжной, включая Заболотную тайгу, — лесопорубки, подсочка, добыча живицы. Левобережье, или, точнее, Весёлая тайга, — кедропромысловая зона. Синеозёрская тайга и часть Мареевской тайги — запретные, заповедные леса. Уваровская тайга — зона увеличения пахотных площадей.
— А куда ты относишь затаёжные болота? Бросовые земли? Там же миллионы гектаров!
— Нет, Артём Матвеич, затаёжные болота не бросовая земля. Бросаться такими кусками нельзя. Я думаю, когда страна наша оправится от войны и появится у нас побольше техники, мы болота осушим, спустим их воды в реки и получим условия для расширения площадей под лесом. Была у меня мысль заселить эти площади кедром. Грунты там подходящие.
— Ну и мечтатель же ты, Чернышёв! — не то с осуждением, не то с похвалой воскликнул Череванов.
Все добродушно засмеялись.
— Мечтай, товарищ Чернышёв, мечтай! Живём мы в век мечтателей! — энергично пристукнув ладонью по столу, сказал Артём, вспомнив, что именно этими словами Максим в свой приезд весной охарактеризовал Чернышёва и Краюхина.