Григорий не мог знать того, что происходило в её душе. Он смело проскрипел ботинками по комнате, остановился возле книжного шкафа и заговорил снова. Но успел он произнести лишь одну фразу: Марина изо всей силы ударила кулаком по валику дивана.
— Прекратите! Сейчас же прекратите! Вы совершили гнусность и ещё пытаетесь оправдать её коммунизмом! Я буду говорить с вами дальше только в парткоме и на учёном совете!
Марина вскочила с дивана и стояла выпрямившись, гневная и недоступная. Григорий взглянул на неё и понял: усилия его не оправдались. Оставалось одно: не щадить своего самолюбия. Он рухнул на колени, протянул руки и пополз к ней, бормоча:
— Ради лучших минут нашей жизни умоляю тебя — прости! Прости, прости!..
Он обнял её ноги, намереваясь вымолить прощения любой ценой, но Марина не могла слушать его. Она с силой оттолкнула мужа и пошла к двери.
Он посмотрел ей вслед и, ударившись головой об пол, захрипел, забился, изображая припадок.
Марина поняла, что это игра.
Бенедиктин до того был противен ей, что она даже не оглянулась и ушла, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка на его лицо посыпалась штукатурка.
Глава одиннадцатая
1
Софья, одетая, лежала на кровати в своей комнате в состоянии страшного, никогда не испытанного с такой силой смятения.
Причиной этого смятения был случай, происшедший в тот же день в её комнате.
Около семи часов вечера Софья вернулась с работы. Она не успела ещё переодеться, как вдруг послышался звонок. Софья кинулась открывать дверь. Перед ней стоял, как всегда весёлый, белозубый и ясноглазый, Бенедиктин. В руках у него был пакет, завёрнутый в бумагу и перетянутый шпагатом, и неразлучная кожаная папка с золочёной надписью: «На доклад».
Бенедиктин быстро положил пакет и папку на круглый стол, подскочил к Софье и, прищёлкнув каблуками, поцеловал ей руку.
— Здравствуйте, здравствуйте, Софья Захаровна! Как ваше самочувствие? Как здоровье? Как движутся ваши дела? Очень, очень рад вас видеть, и именно сегодня, в день для меня до некоторой степени примечательный! — без умолку говорил Бенедиктин, поглядывая на себя в зеркало, стоявшее на деревянной подставке в прихожей.
— А папа уже вас ждёт, — сказала Софья, опасаясь, что разговор с Бенедиктиным может затянуться.
— Я бегу, бегу, — спохватился Бенедиктин, взял свой пакет и папку и заторопился по коридору на половину Захара Николаевича.
Чем отец и Бенедиктин занимались, о чём разговаривали, Софья не знала. Она пообедала с тётей Лушей, домработницей, и ушла к себе в комнату.
Около девяти Софья стала одеваться, чтобы снова отправиться в архив. Вот уже несколько недель каждый вечер она занималась разбором фондов переселенческого управления. Поиски уваровского акта, о котором написал ей Алексей, стали для неё неотложным делом. Она не задумывалась над тем, как сложатся её отношения с Алексеем, если акт будет найден, но ей казалось, что это вызовет какие-то важные перемены в судьбе Краюхина, что она, по своему великодушию, считала сейчас самым главным.
Софья складывала необходимые бумаги в портфель, когда послышался громкий, оживлённый разговор отца и Бенедиктина. «Пусть он уйдёт», — подумала Софья и присела на стул. Приближаясь, голоса становились всё громче, и Софья поняла, что отец и Бенедиктин идут к ней.
Дверь отворилась. Отец держал под руку Бенедиктина. Они оба были раскрасневшиеся, взлохмаченные и возбуждённые. Баки Захара Николаевича взъерошились, пенсне болталось на чёрном шнурочке. Софья поняла, что они выпили, и с неудовольствием подумала о Бенедиктине: «И зачем он пил с ним? Знает же, что у папы не в порядке печень».
— Соня, ты виделась с Григорием Владимировичем? — шумно дыша, спросил Захар Николаевич.
— Ну конечно, папа, виделась.
— А мы чуть-чуть выпили. Григорий Владимирович где-то добыл бутылочку венгерского коньяка. С лимоном и сахаром это божественный напиток.
— Напрасно ты пил, папа. Кроме вреда, это тебе ничего не принесёт.
— По такому поводу, Соня, я не мог отказаться…
Великанов говорил с трудом, стоял, пошатываясь. Чувствовалось, что хмель одолевает его.
— Иди, папа, отдыхать, — настойчиво проговорила Софья.
— Пойду, пойду, Сонюшка, — послушно согласился Захар Николаевич.
Софья хотела проводить отца, но Бенедиктин вежливо отстранил её.
— Не беспокойтесь, Софья Захаровна.
Поддерживая профессора, Бенедиктин открыл дверь и через просторную прихожую и узкий коридор, деливший дом на две половины, повёл его в кабинет.
Софья стояла озадаченная: одеваться или подождать, когда уйдёт Бенедиктин? Пока она думала об этом, тот стучался уже к ней в дверь.
— Я вас не отрываю от работы? — учтиво осведомился Бенедиктин, войдя в комнату.
Софья поняла, что он намерен задержаться.
— Собственно… Я собиралась идти на заседание… но… всё равно уже опоздала, — смущённо сказала Софья, приглядываясь к Бенедиктину, не слишком ли он пьян.
— Тем лучше, Софья Захаровна! У меня сегодня необычайный день, и я почту за счастье провести вечер с вами, — усаживаясь в кресло, возбуждённо говорил Бенедиктин.
— Вы что же, сегодня именинник? — спросила Софья, придвигая своё кресло к столу и чувствуя, что вечер у неё пропал.
— Более чем именинник, Софья Захаровна!
— Вы, вероятно, получили какую-нибудь правительственную награду?
— Нет, что вы! И, честно сказать, награда меньше меня взволновала бы. Как-никак я на фронте не раз переживал это состояние. — Он чуть выдвинул левое плечо: на лацкане пиджака в два ряда поблёскивали разноцветные ленточки орденов и медалей.
— Ну, в таком случае я теряюсь — не знаю, что у вас за праздник, — засмеялась Софья.