— Про нас. Впрочем, ты ещё молода, это для таких, как я, — заливаясь смехом и всплескивая полными руками, говорила Анастасия Фёдоровна.
— Почему же? Правильно: про нас! Намного ли я моложе тебя? — сказала Марина, чувствуя, что ей всё-таки приятно оттого, что она моложе Анастасии Фёдоровны.
Став серьёзной, Анастасия Фёдоровна продолжала:
— Максим говорит, что женщины часто стареют не от физического нездоровья, а от ущербности сознания. По его мнению, полоса сорокалетия может длиться шесть-семь и даже десять лет, а многие заканчивают её в два-три года и сами себя обрекают на старость. Иная женщина, говорит Максим, так рассуждает: «Муж есть, дети подросли, дела по службе идут сносно. Чего же ещё надо?» И не замечает, что, лишившись больших стремлений, она сама себя добровольно приговорила к ранней старости. Вот и опускается понемногу, и чаще всего это начинается с внешнего облика. Смотришь, на бывшей моднице появляется платье некрасивого фасона и мрачной расцветки. Потом встречаешь такую женщину и видишь, что она и вовсе опустилась: волосы не чёсаны, чулки висят гармошкой, платье не глажено. Да и на душе у неё так же хаотично. Проходит год-два — и совсем невозможно узнать женщину: ходит она сгорбившись, одета кое-как. В общем, почти старуха. А ей сорок пять лет, и впереди у неё ещё двадцать — тридцать лет жизни, и каких лет — зрелости! А зрелость — это же пора человеческих свершений. В юности мы лишь мечтаем об этих свершениях, а исполняем их в зрелые годы. «Как же, говорит Максим, не ценить и не беречь это золотое время?»
— Да ведь это же правда, Настенька! Правда! — воскликнула Марина, слушавшая Анастасию Фёдоровну с волнением.
— И вот, — продолжала Анастасия Фёдоровна, — отчитав меня так, Максим говорит: «Унеси ты свою «Осень» в комиссионку или куда ещё — твоё дело. Материю на платье я тебе куплю сам». Вчера он приходит, расстёгивает портфель и подаёт мне вот этот отрез креп-жоржета. «Это, говорит, тебе будет хорошо». И в самом деле, Мариша, хорошо! Каково, а? Посмотри. Я боялась, не крикливо ли? Просто не переношу, когда немолодые женщины молодятся во что бы то ни стало: украшают волосы бантиками, шьют платья из ярких материй, ходят без чулок…
Анастасия Фёдоровна набросила на себя материю, купленную Максимом, и отошла на несколько шагов в угол комнаты. Марина вместе со стулом отодвинулась от стола и с минуту присматривалась к Анастасии Фёдоровне.
— Одно могу сказать, Настенька: вкус у Максима хороший. Ты знаешь, эта материя не то что молодит тебя — это тебе ни к чему, — просто стальной тон и цветочки как-то очень освежают. Ты когда-нибудь, Настенька, обращала внимание на свежеумытые лица? После воды и полотенца люди становятся розовыми, привлекательными. Вот и ты в этом платье будешь такая.
— Правда? — радостно и недоверчиво спросила Анастасия Фёдоровна и, как бы желая проверить слова Марины, повернулась к зеркалу.
— Очень хорошо будет, Настенька, — ещё раз подтвердила Марина, любуясь её полной фигурой.
В прихожей раздался звонок.
— Максим пришёл! — Анастасия Фёдоровна сняла с себя материю, положила её на стол и лёгкими шагами заспешила к двери.
2
— А-а, да у нас гостья! — протяжно сказал Максим, входя в комнату и подавая руку сестре.
Марина встала и ласково, любящими глазами улыбнулась Максиму. Осматривая светло-серый костюм брата, голубую рубашку с полосатым галстуком, начищенные коричневые ботинки, она как-то невольно подумала о Бенедиктине: «У того опрятность, как пижонство, только раздражает».
— Ну, когда отплываешь, Мариша? — спросил Максим, присаживаясь к столу.
— Осталось упаковать и отправить имущество и окончательно утрясти дела со штатами. Спасибо твоей статье, а то ещё пять лет не собрались бы послать экспедицию. — Марина придвинулась ближе к брату. — Большая трудность, Максим, с рабочей силой. Остаются вакантные места. А где я возьму людей в Улуюлье? Заранее программа экспедиции ставится под удар. Ходила я к Водомерову, просила работников из обслуживающего персонала института. Отказал. «Что же, говорит, прикажете свернуть институт?» И по-своему он прав.
— А по-моему, Мариша, это хорошо. Пусть в штатах будут вакансии. Найдутся люди на месте. Я советовал бы тебе местных товарищей пригласить в экспедицию.
— Артём посоветует. Всё-таки секретарю райкома виднее, — сказала Марина.
— Конечно, людей он знает, — согласился Максим и, подумав, добавил: — А некоторых товарищей я порекомендую. Присмотрись.
Марина вопросительно взглянула на него, явно недоумевая, откуда Максим знает людей, живущих в далёком Улуюлье.
— Я же ездил туда по заданию обкома. Разве забыла? — сказал он, заметив удивление сестры.
— Да, да! — оживилась Марина. — Из головы вон.
— Первым делом, Мариша, познакомься с лесообъездчиком Чернышёвым. Помнишь, я тебе о нём рассказывал?
— Это который называет кедр плодовым деревом?
— Вот-вот! Если он с экспедицией поехать не сможет, ты всё-таки повидай его. Мысли и наблюдения у него интересные.
— Знаю. По кедру он выдвигает ряд верных положений.
— Потом в Мареевке… — продолжал Максим, но Марина его перебила:
— Подожди, я запишу. — Она открыла свою большую белую сумку, вынула записную книжку и ручку с золочёным пером.
В Мареевке живут несколько самобытных людей. Попробуй вовлечь в свою экспедицию Лисицыных: отца и дочь.
— Ты знаешь, Мариша, у этого охотника Лисицына есть дочь Уля. Ах, какая яркая девушка! — вступила в разговор Анастасия Фёдоровна.
— Хорошая девушка! Она нам с Настенькой пела, и так славно, задушевно — за сердце берёт, — глядя на жену, сказал Максим.
— Она талантливо поёт. Я обязательно привезу её в город, — откликнулась Анастасия Фёдоровна.
— Этих людей ты непременно найди. Сам Лисицын — большой знаток Улуюлья. Потом там, в Мареевке, есть колхозник Дегов Мирон Степанович. Знатный льновод района. Старик понимает в сельском хозяйстве и имеет ценные наблюдения по климату.
— Это всё очень для меня важно, Максим, — заметила Марина, не переставая писать.
— Ну конечно же, не забудь также и учителя Краюхина.
— Уж его вернее назвать сотрудником нашего института в отставке, — чуть улыбнулась Марина и, помолчав, добавила: — На Краюхина я во многом рассчитываю. Правда, в экспедицию его не возьмёшь. Этого не перенёс бы профессор Великанов.