Его отличала не только скороговорка, он был еще и скор на расправу, вступал в совершенно никому не нужные драки. На его лбу красовалось несколько шрамов; Сакаи говорил, что это — результаты детских разборок.
В то же время нельзя сказать, что все недолюбливали его, совсем нередко он проявлял о ком-то заботу. Однако многие все же предпочитали обходить его стороной. Словом, он был, можно сказать, норовистой лошадкой.
Как-то раз из-за него я ударил человека. Вернее, не просто ударил, а ударил ногой в живот.
Однажды зимой мой знакомый рыбак из Миура сообщил мне, что неподалеку в море появились утки, и предложил поохотиться на них. На машине Сакаи мы срочно выехали из Токио. Надо было торопиться: во второй половине дня подул ветер, поднялись волны, и мы боялись, что утки могут сняться с места.
Неподалеку от Мисаки мы свернули с шоссе налево, направляясь в небольшой рыбацкий порт Бисямон. Дорога была однополосной. Впереди тащился самосвал, и, сколько мы ни сигналили ему, он не уступал дороги.
Сакаи нервничал, он решил, что нужно самосвал «подрезать». И вот в каком-то месте он проехал по обочине, и мы оказались впереди грузовика. Тут Сакаи затормозил и поставил автомобиль поперек дороги. Он открыл дверцу и побежал к грузовику, которому ничего не оставалось сделать, как остановиться. Сакаи вскочил на подножку, схватил водителя за грудки и выволок его наружу. Перед тем как тот завопил, Сакаи уже успел нанести ему несколько ударов, свалил на землю и уже намеревался двинуть ему ногой по голове, но тут вмешался я. Чтобы остановить разбушевавшегося Сакаи, который орал: «Получай, подлец!», мне пришлось взять на себя его миссию, то есть — не без того, чтобы проучить водилу, — заорать на него и попинать слегка, хотя я и старался, чтобы его голова при этом не пострадала.
Мы бросили водителя самосвала посреди дороги. Перед тем как уехать, Сакаи, решив, что этот парень получил по животу достаточно, еще разочек нагнулся над ним и ударил наотмашь прямо в лицо — точь-в-точь, как каратисты ломают черепицу.
Отчасти нам, конечно, помешал грузовик, но и ветер задул в тот день рано, так что охота вышла неудачной. Мы сошли с катера довольно быстро и отправились обратно в Токио. На той самой дороге, что вела к шоссе, мы увидели водителя грузовика и пожилого полицейского. Водитель ткнул в нашу сторону пальцем, полицейский поднял руку, приказывая остановиться. Сакаи, затормозив, без всякого перехода закричал: «Послушай, это не водитель, а подлец!» Полицейский сделал ему рукой знак поостыть: «Я понимаю, он нарушил правила дорожного движения, но вы его избили, что является намного более серьезным нарушением закона».
Не знаю уж, как это удалось водителю, но только лоб и голова у него были перебинтованы. Полицейский прочел нам нравоучение, слупил по пятнадцать тысяч штрафа тогдашними деньгами и отпустил нас.
Странно, но у меня не осталось неприятного осадка. Конечно, я лишился пятнадцати тысяч, но это не так уж и много. В конце концов все случилось из-за «доброго» характера моего друга Сакаи.
Было у Сакаи и еще одно неприятное свойство. Когда кто-то рассказывал хоть что-нибудь необычное, он имел обыкновение демонстрировать, что не верит рассказчику, что было не очень-то вежливо. Когда Сакаи произносил: «Ну, дела!», то все окружающие понимали, что он смеется над рассказчиком, и это заставляло их самих усомниться в правдивости рассказа.
Однажды мы отправились на Хоккайдо пострелять оленей. Разделившись на две группы по три человека, мы отправились в горы. Другая тройка настреляла больше, чем мы думали. Когда мы встретились вновь и они стали рассказывать нам о своих трофеях, Сакаи, раздраженный тем, что от него отвернулась удача, все повторял и повторял свое привычное «Ну, дела!» Рассказчик — вот ведь совпадение! — тоже рассердился не на шутку, и дело дошло до того, что они наставили друг на друга ружья.
Конечно, в этом был весь Сакаи, который занимался тогда несколько сомнительным, хотя и популярным бизнесом, — торговал подержанными автомобилями.
Однажды мне довелось наблюдать, как Сакаи совершенно серьезно старался убедить своих собеседников в том, что его собственные россказни — чистая правда.
Не помню, что послужило непосредственным поводом для того разговора, происходившего в конечном пункте нашего путешествия, в охотничьем домике, но у меня запечатлелось в памяти, что наши партнеры по охоте — а все они были старше нас — решили показать молодым, к которым относились мы с Сакаи, кто есть кто, а потому специально затеяли разговор о том, кто что делал в войну. И тогда Сакаи с гордостью сказал, что он учился в летной школе.