Аким молча и медленно кивнул головой.
— Не спрашивай меня больше об этом, Наташа. Ладно?
Она рассмеялась.
— Не бойся, родной. Наш отряд в ту ночь делал то же, что и вы.
— Откуда ты знаешь, что мы делали?
— Ну ладно, не будем об этом…
— Скажи, Наташа, в селе есть немцы?
— Нет, сейчас нет. Они боятся в селах… Ну, я пойду, помогу маме…
Наташа оставила его и вместе с матерью начала хлопотать у печки. Потом не вытерпела и подбежала снова. Пыталась стянуть с него сапоги, но в этом не было никакой необходимости: сапоги сами слетели, едва Аким тряхнул ногами. Девушка захохотала:
— Где ты достал такие броненосцы, Аким?
— А что, разве плохие?
— Нет, ничего, я так… — она улыбалась, тащила его за руку к столу, вся пылая.
— Потише, Наташа, могут услышать, — предупредила мать, приподнимая кончик занавески и посматривая на улицу. Наташа как-то сразу погрустнела, словно беззаботная юность, вернувшаяся вместе с Акимом и во власть которой она попала на минуту, испугавшись, ушла от нее.
Через некоторое время Аким уже сидел за столом, уминая за обе щеки кашу.
Наташа, глядя на него, вновь оживилась…
— Аким, а помнишь нашу избачиху?
— Шуру-то? Ну а как же!..
— Мы с ней вечно из-за книг ругались…
— Помню, конечно. А почему ты — об этом?..
— Не знаю…
— А ты помнишь, Наташа, пионерский лагерь?
— Еще бы!.. Пионервожатой у нас была Шура. Какая девушка! Сколько она рассказывала нам интересного, а сколько песен мы пропели с ней!.. Вот так и стоят передо мной — Шура, пионерский галстук… И все такое — наше…
— А где теперь Шура? — спросил Аким.
Губы Наташи покривились, дрогнули.
— В Германию угнали, на каторгу.
Аким обнял девушку и крепко прижал к своей груди.
— Не надо, Наташа. Не плачь, родная. Вернется Шура. И будут опять книги, и все будет…
Утирая слезы и глядя ему в лицо, Наташа попросила:
— Ты прости меня. Уж очень все обидно, больно… Я сейчас… Ведь я только ночью прихожу к маме, да и то не всегда.
— Что так? — удивился Аким.
— Фашисты на девушек облавы устраивают. В Германию увозят. Ты слышал песню «Раскинулись рельсы далеко…»?
— Конечно, слышал. У нас красноармейцы ее поют.
Аким увидел, как губы девушки опять дрогнули. Должно быть, ей стоило больших усилий, чтобы сдерживать себя и не расплакаться.
— Так что же?.. Всех девушек и ребят они угоняют? — Аким озабоченно посмотрел на Наташу.
— Нет, не всех. Есть еще лазейка, в которую ускользают наши ребята и девушки. Женятся и выходят замуж. Таких фашисты пока не увозят. Горе одно. Пятнадцатилетние женятся…
Аким насторожился. Об этой «лазейке» он не раз слышал в освобожденных селах. Уж не хотела ли Наташа воспользоваться ею?
Но она отгадала его мысли:
— Ты, пожалуйста, не подумай, Аким, что я хочу заставить тебя остаться. Я ведь комсомолка, врагам не поддамся. Мне в лесу дела найдутся. Сейчас мы получили приказ побольше беспокоить фашистов… Ой, Аким, и несдобровать же им на нашей земле!..
— Разумеется. А помнишь, Наташа, как директор школы нам говорил, когда мы еще были маленькие: «Завидую вам, ребята!»
— Павел Федорович жив. Он партизанит.
— Увидишь — привет ему от меня самый большущий.
— Обязательно. А как он возил нас в Харьков на экскурсию!.. На Тракторный… Павел Федорович в белом костюме — светлый такой!.. Шли по городу и все время пели!.. О, до чего ж было хорошо, Аким!..
— И опять будет так. Еще лучше будет, Наташа!.. Ох, чего только мы не понастроим!.. А как мы с Колькой Володиным мечтали…
— Не говори о нем, Аким, забудь его, — торопливо перебила Наташа. — Не стоит он того, чтобы о нем вспоминали…
— Почему? — удивился Аким. — Он ведь погиб на фронте.
— И вовсе не погиб. Он жив. Женился на Стешке Лунченко и теперь живет в ее доме…
Это не укладывалось в голове Акима. В сентябре 1942 года они вместе с Николаем ходили в разведку. Не вернулся тогда только один Николай, и все были убеждены, что он либо убит, либо тяжело ранен, лежит где-нибудь на сухой земле, задыхаясь в горькой полыни. В ту же ночь все отправились на поиски. Аким вместе с другими разведчиками исползал под огнем вражеских пулеметов всю нейтральную полосу. Володина так и не нашли. Тогда разведчики потеряли двух бойцов, наскочивших впотьмах на немецкие мины. А тот, которого они так разыскивали, оказывается, к Стешке…
— Так что же он делает в селе? Наверное, в полицейские пошел?
— Нет. Он не стал полицаем. Живет затворником. И непонятно, кого больше боится — своих или немцев.