— А где вы пропадали? — спросил Гунько.
— Отбивались от немцев, — ответил Забаров.
— Ну и как, отбились?
— На сегодня — да. Правее, говорят, немец потеснил наших, а тут — нет. Вот ведем пленных к генералу. Гитлеровцы образца тысяча девятьсот сорок третьего года. Полюбуйтесь!
Разведчики присоединились к артиллеристам, помогли им вновь перевязать раненых. И только после того, как раненые немного успокоились, Гунько приблизился к немцам.
— Ком… ком!.. Шнель, говорю! — Ванин подтолкнул вперед пленных немцев. Гитлеровцы затравленно озирались, послушно исполняя Сенькины приказания.
— Только трех живых и нашли. А остальные все дохлые, — сообщил Ванин.
Гунько долго сверлил глазами стоявшего впереди немца и вдруг размахнулся, чтобы ударить его, но тут же почему-то опустил руку.
— Аким, — позвал Сенька своего друга. — У меня для тебя подарок есть, — и, порывшись в кармане, он вынул оттуда очки с блестящей золотой оправой. — Получай, друже, да благодари своего верного приятеля, Семена Прокофьевича. Я вон у того, который без пилотки, одолжил…
Аким внимательно посмотрел на Сеньку, повертел очки в руках, похвалил их и вернул немцу.
— Вот сердобольная интеллигенция!.. Для тебя же старался. Ведь свои-то ты потерял, а без очков, поди, ни черта не видишь! — набросился на него Ванин. — Попался бы ты им!..
— Так мы ж не фашисты, — возразил Аким. Не знал он, какую великую обиду причинил Сеньке, отказавшись от его подарка. — Их этому учили — чтобы грабить, убивать… Такая у них война… Как ты этого не можешь понять, Семен!..
— Не фашисты мы — это да… — невнятно бормотал Ванин.
Но кругом него лежали убитые бойцы из батареи Гунько, все они полегли от рук немцев, и горячее Сенькино сердце требовало мщения. Сеньку возмущали рассудительные, спокойные объяснения Акима.
Шахаев подошел к Ванину, положил свою руку на его плечо, тихо, убежденно сказал:
— А ты, Семен, не горячись. Подумай над словами Акима. Он правильно сказал. Вон, смотри, старший лейтенант Гунько и тот не смог ударить пленного, а сколько он потерял сегодня своих товарищей. Нельзя нам этого делать, Семен. Пойми!
Семену хотелось возразить, но не в его силах было спорить с парторгом. Он вдруг подошел к немецкому солдату, который благодарно и заискивающе посматривал на высокого и худого русского бойца, вернувшего ему очки. Сенька сощурил свои кошачьи глаза, злые зрачки сузились.
— Ви гейц?
— Вас, вас?
— Ви гейц?.. Оглох с перепугу-то!.. Как дела, спрашиваю?
— Шлехт, — наконец поняв, выдохнул немец.
— Вполне согласен, — с удовольствием подтвердил Сенька. — Дела ваши действительно шлехтовые. Одним словом — капут!
— Капут, капут! — хором и, казалось, с радостью забормотали немцы, услышав самое популярное у них сейчас слово.
— Благодарим за полезные сведения! — и, сплюнув, Ванин отошел от пленных.
Гунько неплохо говорил по-немецки.
— Много русских побил? — обратился он к «Сенькиному» немцу.
Тот вздрогнул, губы его мелко затряслись. Глаза забегали.
— Я не убивал русских… Я — санитар. У меня даже винтовки не было… А вот Эрих убивал, много убивал, — заторопился немец, показывая на побледневшего солдата. — И Ганс убивал… Они — автоматчики.
Гунько задумчиво и даже с какой-то глубокой грустью смотрел на немецких солдат. Его отвлек прибежавший на батарею посыльный от командира дивизиона.
— Сведения, что ли, требуют? — устало спросил Гунько.
— Так точно, товарищ старший лейтенант. О боевом и численном…
— По всей форме?
— Так точ… — перехватив иронический взгляд, офицера, посыльный замялся. — В общем, сводку о потерях майор требует… Начальник-то штаба убитый… Снаряд в блиндаж угодил…
Гунько не удивился печальной новости: многих не стало в этот день.
— Ну что ж… Вот гляди… — он обвел глазами место, где еще утром стояла целой и невредимой его батарея. — Орудий ни одного, из людей двое здоровых, десять раненых. Вот еще один пехотинец к нам присоединился. Остальные убитые. Так и доложи. А писать мне не на чем. Да и писаря вместе с бумагами завалило. — Гунько показал на глубокую воронку, из которой торчмя стояло несколько расщепленных осколками бревен.
— Есть доложить — вся батарея погибши!..
— Как, как ты сказал?! — Гунько потемнел.
— Погибла, говорю, товарищ старший лейтенант, батарея-то ваша. Орудий ни одного…