— Вот ведь… растет… Тэж, мабуть, дивчина будэ… Як воны там?..
Сенька на цыпочках подкрался к старшине и заглянул через его плечо. В руках Пинчука лежала крохотная фотография, с которой смотрело курносое, смеющееся личико ребенка.
— Дочь, что ли? — некстати прогремел Сенькин голос.
Пинчук быстро убрал фотографию, кинул на Ванина сердитый взгляд и отошел прочь, оставив Сенькин вопрос без ответа. Ванин недоуменно смотрел ему вслед. Не могла понять отчаянная его головушка, что своим появлением он смутил немолодого солдата. С того времени, вплоть вот до этого часа, Пинчук ни с кем не разговаривал. А теперь назвал еще какую-то вторую свою болезнь.
— Что с вами, товарищ гвардии старшина? — спросил Сенька по всем законам воинской вежливости; когда ему надо было что-нибудь выспросить у Пинчука, он строго придерживался правил армейской субординации, отлично понимая, что Петра можно взять не иначе, как почтительностью.
Но и такое обращение сегодня но помогло. Пинчук молчал.
Далекий и величавый Днепр манил, притягивая к себе, и поиска неудержимо рвались к нему. Злой, стремительной ночной атакой пехотинцев вместе с танкистами и артиллеристами немцы были сбиты с высот западнее Мерефы, и дивизия двинулась на юго-запад, и сторону Краснограда. Немцы отступали столь поспешно, что бросали свою технику и вооружение на поле, в населенных пунктах и по всем дорогам. Неоглядная степная ширь была завалена вражеской боевой техникой. Немало было брошено гитлеровцами и автомашин. Наши шоферы без особых трудов осваивали немецкие автомобили. Глядишь — подойдет боец, откроет капот, что-то подвернет в моторе, где-то постучит ключом, продует какую-то трубку, оботрет ветошью руки, в кабину — и пошел. Газует вовсю!
Не смог удержаться от искушения и Сенька Ванин. К удивлению разведчиков, он проявил себя незаурядным автомобилистом. Среди брошенных машин он подобрал для своей роты грузовик «оппель-блитц», где-то с помощью Пинчука раздобыл канистру с бензином и, лихо подкатив к Марченко, стал докладывать ему, что это самая лучшая марка немецких грузовиков. Лейтенант похвалил Ванина.
Сенька ликовал:
— Садись, Акимка! Прокачу, как на масленицу. Только ты, на всякий случай, завещание пиши…
Быстро погрузили ротное имущество. Разведчики устроились в кузове, конечно, без старшины, повозочного и повара — те хлопотали у своих подвод. Пинчук выдал солдатам на дорогу несколько буханок хлеба, консервов и арбузов.
— Добри кавуны! — сказал он. — Кушайте на здоровье.
Вскоре Забаров получил маршрут, сел в кабину рядом с Ваниным, и машина тронулась. Марченко выехал еще раньше с группой офицеров штаба дивизии. Разведчики, сидевшие в кузове, гаркнули:
— Ожили, черти! — с гордостью проговорил Сенька.
Он выехал на хорошую дорогу, обгоняя бесконечную и ненавистную для всех фронтовых шоферов вереницу повозок.
— И откуда их столько берется? — сердился Ванин на безмятежных усачей-повозочных, размахивающих кнутами. — Обозу в каждом полку на целую армию хватило б, все дороги забиты… Танкистам только мешают, путаются под ногами… Эй ты, дядя, чего рот разинул! — прикрикнул Сенька на зазевавшегося ездового. — О бабке своей размечтался!
— Губы утри!.. Молоко на них, — огрызнулся повозочный.
Ванину наконец удалось обогнать все обозы, и он вольготно вздохнул. Задохнувшиеся было в пыли разведчики теперь снова запели. С ревом, с шумом, с ветерком «оппель-блитц» влетел в какое-то крупное село. На повороте, у регулировочного пункта, Сенька резко затормозил.
— Эй, хорошая! На Красноград эта дорога? — высунулся Ванин, улыбаясь синеглазой и светловолосой девушке-регулировщице.
— Эта, эта! — ответила она звонким и чистым голосом.
Побледнев, Аким метнулся к борту кузова.
— Наташа! — крикнул он, перегибаясь через борт.
— Аким!..
— Сенька, остановись! — закричал Аким.
Но Ванин не слышал его и гнал машину дальше. Аким беспомощно смотрел на бежавшую Наташу. Наконец он догадался и яростно забарабанил по крыше кабины.
Сенька нажал на тормоза. Аким выскочил из кузова и помчался назад к регулировочному пункту. Наташа бежала навстречу. Светлые волосы ее растрепались, а лицо было алее флажков, которые пылали в ее руках.
— Родной мой!..
Она прижалась к его груди и долго не могла отдышаться.
— Наташа!