Сюда позже пришел и начальник политотдела. Демин вместе с работниками своего
аппарата последние дни почти все время находился в полках, проверяя
готовность подразделений, накоротке совещаясь с заместителями командиров по
политической части, с парторгами, комсоргами и агитаторами. Сейчас полковник
делился с генералом своими впечатлениями.
-- В первом батальоне тюлинского полка были? -- спросил Сизов.
-- Был.
-- Как там Марченко себя чувствует?
-- По-моему, с ним все в порядке. Хлопочет, ни себе, ни другим покоя не
дает. Не без заскоков, конечно. Не хотел, например, дать старшине Фетисову
испытать свое изобретение. В батальоне этом есть такой удивительный вояка!
-- Фетисов-то? Знаю о нем. Еще по Днепру! Конструктор-рационализатор!
-- Вот-вот! Какая светлая голова! Вы знаете, что он придумал?
Бронебойное ружье с оптическим прицелом, то есть снайперскую бронебойку.
Буду, говорит, по амбразурам дотов бить. Каково!
-- Ловко придумал, ничего не скажешь! -- от души похвалил генерал.--
Наверное, в дивизии таких много, только мы их плохо знаем. Ваши
политработники, Федор Николаевич, в первую очередь должны присматриваться к
таким людям и сообщать о них нам. Мы, начальники, должны учиться у таких
своих солдат. Ведь это золотой народ. Сколько полезного они могут подсказать
нам!
Демин помрачнел. "Начальник политотдела -- и упустил такой важный
вопрос",-- подумал он про себя осуждающе.
-- Выберем подходящее время и место. Проведем вроде слета бывалых
воинов,-- сказал он.
-- Хорошая мысль. Обязательно созовем такой слет. А пока что дайте
указание своим работникам, чтобы присматривались к людям, искали в ротах
своих Фетисовых...-- генерал еще что-то хотел сказать, но подошел адъютант и
показал на часы.
-- Пять минут осталось, товарищ генерал.
-- Хорошо. Передайте командирам полков, чтобы не отходили от
аппаратов,-- лицо комдива приняло свое обычное суровое выражение, которое --
Демин знал это -- станет радостно воодушевленным, как только начнется дело.
Сизов снова обратился к полковнику Павлову:
-- Так вы, Петр Петрович, полагаете, что разведчики все еще находятся в
доте?
-- Да, Иван Семенович, так. Иначе немцы не стали бы стрелять по своему
же доту,-- ответил Павлов, чаще обычного встряхивая контуженым плечом.-- И
Забаров убежден в этом. А ведь он, сами знаете, ошибается редко. И очень
просил меня, чтобы артиллеристы не трогали центрального дота.
-- А если разведчиков уже нет? Вы понимаете...
Оба замолчали.
-- Понимаю,-- после некоторого раздумья сказал Павлов.
-- Если в доте в самую последнюю минуту окажется враг, то это -- сотни
наших жертв, и полки не прорвутся...
-- Вы -- командир дивизии, принимайте решение сами,-- глухо проговорил
до этого молчавший Демин.
Лицо генерала налилось кровью. Он подошел к стереотрубе, глянул в нее,
потом оторвался и снова заговорил, обращаясь к офицерам, но только уже на
другую тему:
-- Как видите, опять на нашу долю пришлась самая неблагодарная
задача...
-- Делать вид, что мы-то и являемся гвоздем всего дела, главным
направлением? -- начальник политотдела устало улыбнулся, вспомнив, что точно
такую же задачу дивизия выполняла на Донце.-- А мне думается, Иван
Семенович, что это -- самая благодарная задача: обманывать противника,
путать все его карты.
-- Так-то оно так. Но люди...-- генерал поморщился, помрачнел.--
Впереди сплошные доты, а у нас артиллерии... сами знаете. Половину орудий
пришлось отдать левому соседу. Вся надежда на тяжелые пушки. А сегодня
отправили все тому же левому соседу еще две минометные батареи.
-- Очевидно, так нужно.
-- Разумеется,-- сказал генерал и сразу стал прежним --
спокойно-сосредоточенным. Плечи его по обыкновению приподнялись, и весь он
сделался каким-то упругим. Обернувшись к Павлову, сказал:
-- Петр Петрович, центральный не трогать.
Павлов и Демин облегченно вздохнули, но через минуту беспокойство
охватило их с новой силой: "А вдруг в доте будут немцы?"
Генерал позвонил командиру полка Тюлину:
-- Направление держать на центральный дот.
Положил трубку, присел, откинул тяжелую голову назад, прижавшись
затылком к холодной стенке блиндажа. Долго молча глядели друг другу в глаза
-- начподив и генерал. Им, должно быть, было очень тяжело. Потом Сизов
быстро встал на свои твердые, сильные ноги, как-то встряхнулся, громко и
торжественно сказал:
-- Петр Петрович, начинайте!
4
Из кармана полинялых, истертых до блеска, словом -- видавших виды брюк
Владимира Фетисова выглядывала аккуратно свернутая кумачовая головка
маленького флажка,-- такие флажки покупают наши люди своим детям в дни
революционных праздников.
Рядовой Федченко давно уж присматривался к этому флажку, но все не
решался спросить старшину, зачем он ему понадобился. Наконец не выдержал и
легонько ткнул по карману Фетисова.
-- Это... для чего, товарищ старшина?
-- А что, помешал он тебе?
-- Нет, просто так. Интерес разобрал. Зачем, мол, этот флажок старшине
понадобился. Первое мая прошло, а до Октябрьской далековато...
-- У нас и ныне праздник. Разве не знаешь, какой день? Вот сейчас...
Близкий и оглушительно резкий выстрел орудия Печкина оборвал речь
Владимира.
-- Началось!..-- с ликующей дрожью в голосе прошептал Фетисов,
чувствуя, как колючий, лихорадящий ток побежал по его жилам.
Разом с орудиями Гунько заговорили другие батареи, подали свой голос
тяжелые пушки. Но артподготовка была необычно короткой и совсем, пожалуй,
нестрашной для неприятеля,-- она во всем не походила на те, которые
предшествуют крупным наступательным операциям.
Едва открыли огонь батареи, в воздух врезались и певуче огласили
окрестность красные ракеты. Тут же мимо Фетисова и Федченко, справа и слева,
а то и перепрыгивая через них, на гору, к хмуро насупившимся и молчавшим
дотам, побежали пехотинцы из роты Фетисова, наступавшей на самом левом
фланге полка. Старшину так и подмывало вскочить на ноги и присоединиться к
атакующим. Но, вспомнив, что он находится здесь с другой задачей, еще
плотнее прильнул к бронебойке. Бегущие пехотинцы сквозь оптику прицела
казались ему сказочными великанами. От вражеских укреплений их отделяло
совсем малое расстояние. Вот бы еще одна, две перебежки -- и...
Прямо в прицелившийся глаз Владимира из одного дота ударили частые,
яркие вспышки первой короткой пулеметной очереди. В черном зеве амбразуры
змеиным жалом замигало что-то красное и зловещее. Поднявшиеся было для
очередной и, может быть, последней перебежки советские стрелки дрогнули,
словно в недоумении потоптались немного на месте, потом опять побежали
вперед, но уже не так дружно, как вначале. Сперва ткнулся в землю, не
достигнув цели, один, за ним -- другой, третий. И вот уже все пространство,
отделявшее Фетисова от противника, вдруг стало до жути пустынным. Над ним
медленно рассеивалась дымовая завеса, поставленная нашими артиллеристами и
саперами.
Орудия Гунько первыми открыли огонь по этому доту. Фетисов хорошо
видел, как от его покатых боков серо-голубыми, ослепляющими брызгами
разлетались бетонные осколки. Но это не приносило доту особого вреда,--
пулемет по-прежнему хлестал по залегшим цепям советских пехотинцев.