созревшую, но страшную силу. А через несколько дней в Гарманешти произошло
событие, которое еще больше накалило обстановку. В одну глухую полночь, на
окраине села одновременно вспыхнули два дома. Огненные столбы врезались в
небо, осветили вcе село, как гигантскими свечами. Во дворах завыли собаки,
протяжно, тоскливо, тревожно, с хватающим за сердце хриплым стенанием.
* Дурной, злой (рум.).
-- Бокулеев и Корнеску дома горят!
-- Проклятие!
Отовсюду бежали люди. Откуда-то катился душераздирающий вопль женщин.
Возле пылающих строений быстро собрались толпы мужчин, женщин и
ребятишек. Крыша на доме Бокулея уже сгорела, и только труба не покорилась
слепой стихии огня: раскаленная, длинная, она будто повисла в воздухе, -- та
самая труба, которую сложили золотые руки Кузьмича. Показывая на нее,
ребятишки орали:
-- Кошуриле каселор!*
Освещенная заревом, в огороде под яблоней стояла жена Александру
Бокулея. Растрепанная и бледная, она прижимала к груди несколько обгорелых
початков кукурузы -- все, что успела отнять у огня. Ее держала под руку
Маргарита, говорила что-то матери, должно быть утешала. Сама Маргарита
казалась совершенно спокойной.
* Труба (рум.).
-- Мама, мамочка! Не надо, родненькая, плакать!.. Будет у нас новый
дом! Мама! -- говорила она, ласкаясь, утирая своей теплой рукой слезы с глаз
матери.
Александру Бокулей в это время находился во дворе. Безвольно опустив
руки, он равнодушно смотрел на крестьян, суетившихся возле догорающего дома,
стаскивавших баграми обуглившиеся, ломкие стропила. Особенно усердствовал
Патрану. Он храбро подступал к самому пламени, упрекая мужиков в трусости.
Те слушались его, тоже кричали, употребляя позаимствованное у советских
солдат слово:
-- Давай! Давай!
У дома Суина собралось пароду побольше, и там удалось даже спасти часть
крыши.
Только на рассвете, усталые, со свинцовой угарной тяжестью в голове и
тошнотворной болью и груди, мужики разошлись по домам. Не раздеваясь, они
падали на пол и спали как убитые весь день. Проснувшись, заставляли жен
долго лить на их головы холодную воду, как обычно делали после буйной
попойки.
В этот день не ложились спать Патрану, бывший примарь, поп, управляющий
помещичьим имением, жандарм, собравшиеся в кабачке вдовы Катру. Они не
знали, чем все это может кончиться, но сердца их чуяли подобрее. Жизнь
делала резкий, крутой поворот, и они не могли ничего изменить и своими
делами, сами того не ведая, только ускоряли приближение того страшного для
них события, которое должно было совершиться.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
А события развивались с непостижимой быстротой. Вслед за Румынией вышла
из войны на стороне гитлеровской Германии Болгария. Вступившие на болгарскую
территорию 8 сентября войска Третьего Украинского фронта на другой день, в
10 часов вечера, прекратили военные действия против Болгарии. Болгария
объявила войну Германии. Не задерживаясь, войска маршала Толбухина двинулись
к югославским границам.
Успешно продвигался в глубь Румынии и Второй Украинский фронт. Однако
северо-восточный его фланг, где действовали одна наша гвардейская армия и
румынский корпус, встречал упорное сопротивление немцев и мадьяр, оседлавших
выгодные позиции в горах Трансильванских Альп. Продвижение замедлилось.
Овладев -- сравнительно легко -- городом Тыргул-Окна, дивизия генерала
Сизова и румынские части поднялись в горы. К исходу дня 6 сентября,
преодолевая упорные контратаки гитлеровцев и венгерских гонведов, они
подошли к важному узлу шоссейных и железных дорог -- городу Сибиу. Попытка
взять этот пункт с ходу не принесла успеха. Более того, сильная контратака
немцев и мадьяр заставила румын немного отойти и создать угрожающее
положение на левом фланге дивизии Сизова.
Комдив настойчиво предлагал румынскому генералу вернуть утраченные
позиции, не дожидаясь утра. Однако Рупеску на ночные действия не отважился.
-- Вы молоды и горячи, господин генерал, -- говорил он, обращаясь к
Сизову и едва скрывая раздражение. Тщательно выбритые жирные складки его
массивного подбородка были красны и чуть вздрагивали. -- Вам не приходилось
воевать в горах. А я в этих местах сражался еще в пятнадцатом. Ваши старые
офицеры могли бы это засвидетельствовать... А, простите, где вы воевали?
-- Под Сталинградом, господин генерал! А также имел честь, как вы уже
сами знаете, драться с вашим превосходительством в районе дотов. Разве вы
это забыли?
Рупеску долго не мог справиться с приступом неожиданного кашля. Потом
выдавил:
-- О нет-нет, не забыл.
-- Вот и чудесно. Надеюсь, вы не откажете мне... в некотором умении?
Рупеску поморщился, но, спохватившись, быстро забормотал:
-- О да, да... разумеется.
Сизов незаметно улыбнулся. Потом спросил:
-- Значит, вы нe намерены действовать ночью?
-- Нет.
-- В таком случае я сам возьму у врага позиции, которые вы соизволили
ему оставить.
Румынский генерал деланно рассмеялся:
-- Отважные вы, русские!.. Ладно, ладно!.. Атаку сегодня возобновлю.
-- Ну вот и отлично! Желаю успеха! -- сказал Сизов, провожая Рупеску к
машине, стоявшей у крыльца.
Едва лимузин тронулся с места, Рупеску помрачнел, нахохлился и молча
ехал до самого своего штаба. По дороге вспомнил про последнее письмо
Раковичану, привезенное уже сюда, в горы. Член нового правительства, между
прочим, писал в этом своем послании:
"Ведете себя отлично, мой милый генерал! Но не увлекайтесь. Чем дольше
пробудут русские в горах, тем лучше для нас -- кое-что успеем сделать.
Отсюда делайте для себя некоторые практические выводы. Я, как вам известно,
человек по призванию не военный, поэтому не могу предложить вам какие-либо
тактические приемы. Их вам подскажет обстановка. Есть еще один вопрос, на
который вам, генерал, следовало бы обратить самое пристальное внимание. Вы
вступили в районы, наполовину заселенные венгерцами. Помните одно: ваши
солдаты должны рассматривать мадьяр как своих ярых врагов и соответственно
этому поступать с ними..."
-- Хорошо ему там рассуждать! -- угрюмо пробормотал Рупеску, удивив
этими словами ничего не понявшего шофера.
Вернувшись в свой штаб, корпусной генерал немедленно отдал распоряжение
возобновить атаку.
2
Но атака не удалась. Командир роты, которому была поручена операция,
повторил те же самые действия, которые днем уже привели его к неудаче.
Кончилось дело тем, что рота отступила еще дальше, потеряв пять человек
убитыми и семь ранеными. Утром, за час до новой, третьей по счету атаки,
вместо того чтобы продумать ee хорошенько, командир роты собрал в одну кучу
всех своих солдат и стал ругать советское командование, по вине которого,
как он утверждал, рота понесла эти "бессмысленные потери".
-- Морочат голову нашему генералу! -- Черные маленькие усики Штенберга
(это был он) по обыкновению вздрагивали. -- Черт знает что творится!..
-- При чем же тут русские, господин лейтенант? -- глухо спросил
взводный командир, судя по виду бывший рабочий. Ночью, во время атаки, его
взвод достиг было старых позиций, но, не поддержанный всей ротой, отступил,
потеряв двенадцать человек. -- Русские тут не виноваты, -- прибавил он,