Таких не оказалось.
-- Добро! Да, совсем было забыл. Наташа, тебе надо бы сбегать к
старшине. Пусть он доставит сюда спирт и сухое обмундиромание.
-- Не надо к нему ходить, товарищ лейтенант. Пинчук знает об этом и
через час будет тут.
Забаров посмотрел молча на темную квадратную фигуру парторга, на
смоченные дождем его белые прямые волосы и стал быстро стаскивать с себя
маскхалат. Все начали делать то же самое. Раздеваясь, Семен -- он прибыл
недавно из госпиталя одновременно с Пилюгиным -- не преминул уколоть Никиту:
-- Наташа, ты гляди тут в оба. Особенно за Никитиными штанами
присматривай. Не ровен час, убегут еще...
-- Баламут ты, Ванин, больше никто! -- возмутился за себя и за Наташу
Пилюгин. Прыгая на одной ноге, он никак не мог снять штанину маскхалата.
Потом снял все-таки и долго смотрел на Ванина. Семен не видел его взгляда,
но догадывался, что взгляд этот тяжелый и сердитый.
-- Что ты на меня уставился, Никита? Уж не кажется ли тебе, что ты --
Юпитер и от взмаха твоих ресниц содрогнется Олимп, то есть я?..
Про Юпитер и Олимп Семен вычитал в книге, подаренной ему капитаном из
армейской газеты. У Ванина была удивительно цепкая память. Читал он не очень
много, но прочитанное запоминал крепко и навсегда, и главное, умел искусно
применить в жизни.
Никита, конечно, не слышал ни про Юпитера, ни про Олимп. Но само это
мифологическоe сравнение показалось ему обидным. Он проворчал:
-- Сам ты и есть форменный Юпитер...
Первыми в воду вошли Забаров и Шахаев. Ледяная, она обожгла
разведчиков, как кипятком. Некоторое время шли по дну, скользкому,
устланному ракушками, которые неприятно лопались под ногами. Комсорг
Камушкин, самый низкорослый среди разведчиков, уже плыл. Быстрое течение
относило его в сторону, но он напрягал всe силы, чтобы не оторваться от
остальных. Вскоре вынуждены были плыть уже все. Забаров давал направление.
Среди шума дождя не слышно всплесков воды, и это было только на руку
солдатам. Даже вражеские ракеты -- извечные и опаснейшие враги разведчиков
-- на этот раз были на пользу бойцам: забаровцы ориентировались по ним.
Ракеты часто взмывали вверх, но их свет не мог пробиться к плывущим сквозь
частую сетку дождя, угасал, едва вспыхнув в сыром воздухе.
На середине реки течение было еще более быстрым. Разведчикам
приходилось делать большие усилия, чтобы держаться нужного направления.
Ребята коченели, но напряжением воли заставляли себя забыть о холоде. Самое
неприятное творилось с Шахаевым: парторг чувствовал, как железные обручи
судороги сжимали его ноги и они отказывались подчиняться. Вот когда
малокровие подкараулило старшего сержанта!
"Неужели конец?" -- подумал он, чувствуя, как ставшие вдруг тяжелыми и
твердыми, словно сырые поленья, ноги тащат его на дно. "Рано, брат, нельзя",
-- прошептал он сквозь стиснутые зубы. И та же сила, что помогла ему, тяжело
раненному, там, на Днепре, продержаться до конца, теперь удерживала его на
поверхности воды. Шахаeв плыл, глубоко погрузившись в воду. Над рекою
серебрилась одна лишь его седая голова. Но вскоре отказала правая рука -- ее
тоже скрутило судорогой. Чтобы не утонуть, Шахаев энергичнее стал грести
левой, но и эта рука быстро уставала. "Ну, вот теперь, кажется,
действительно конец", -- подумал парторг с холодным спокойствием, напряженно
глядя то на небо, то на невидимый почти берег.
По его лицу хлестали и хлестали струи дождя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Петр Тарасович Пинчук, Кузьмич и Лачуга, которые ведали хозяйством
разведчиков, в дни марша редко видели их: те шли всегда далеко впереди
дивизии. Иногда появлялся какой-нибудь раненый боец, отдыхал денек-другой и
снова уходил к Забарову.
Однажды пришел с перевязанной головой самый молоденький разведчик. Его
царапнула в горах снайперская пуля мадьярского гонведа. Разведчик подал
старшине бумажку, на которой рукой комсорга Камушкина было написано:
"Товарищ старшина!
Убедительно прошу взять с собой этого хлопца. Он отличный разведчик.
Вчера, недалеко от Мурешула, мы его приняли в комсомол, -- Ванин и я дали
ему рекомендации. Геройский подвиг совершил парень: захватил в плен
немецкого полковника. В медсанбат он идти не хочет, боится -- отправят в
тыл. А парню, сами знаете, хочется встретить день победы тут, на фронте. Мне
тоже жаль отпускать Голубкова. Комсомольцев у меня не очень много осталось.
Так что пусть он лечится у вас. Медикаментами Наташа его снабдила. Вы только
найдите ему местечко в Кузьмичовой повозке. Кузьмича я тоже об этом прошу.
Пожалуйста, товарищ старшина!
С приветом -- ваш В. Камушкин".
Пинчук хотел было позвать ездового, но вспомнил, что Кузьмич отпросился
у него сходить к начальнику политотдела, потому что у него, Кузьмича, "есть
к товарищу полковнику большая просьба". Однако вскоре сибиряк возвратился, и
старшина отдал ему соответствующее распоряжение.
"Тыловики" заботливо приняли молодого разведчика. Дальше он ехал в
повозке Кузьмича, утоляя любопытство старика бесконечными рассказами о
последних поисках в горах. Рассказывал о комсорге Камушкине, какой он смелый
парень, о Ванине, от которого ему, молодому разведчику, порядком попадало и
которого тем не менее парень уважал (Семен был земляком новенького
разведчика и, очевидно, на этом основании считал себя вправе поучать хлопца,
хотя тот находился в другом отделении). Только о себе ничего не поведал
синеглазый и словоохотливый солдат.
В село, затерянное в Трансильвании, в котором им предстояло
остановиться на ночевку, в пяти -- семи километрах от Мурешула, они въезжали
уже под вечер. Вместе с ними туда же втягивалось штабное хозяйство дивизии.
Скрип колес, храп лошадей, крики повозочных, команды начальников отделений,
надрывный стон вечно перегруженных машин -- все сливалось в один неприятно
резкий, но привычный уху фронтовика гам.
-- Погоняй, погоняй живей!..
-- Гляди, мост не выдержит!..
-- Трофим, у тебя там что-нибудь осталось?.. Кишки к ребрам примерзли,
честное благородное... Замерзаю! Дождь хлещет -- спасу нет!..
-- Кажись, кто-то выпил... Так и есть -- фляга пуста... Кто же это?
Шум медленно плыл над селом, пугая жителей, притаившихся в нетерпеливом
и робком ожидании.
Кузьмич свернул в узкий переулок и остановился у немудрящей хатенки, на
стене которой чья-то заботливая рука написала условный знак, показывавший
место расположения разведчиков. То, что хата стояла на отшибе, вполне
удовлетворяло Кузьмича.
-- Тут-то оно поспокойней: бомбить поменьше будут, язви их в корень! --
рассудил он, подойдя к хижине и решительно барабаня крепким кулаком по
ветхим воротам.
За время своего заграничного путешествия Пинчук и Кузьмич успели
уразуметь некую премудрость из жизни хозяйственной братии.
-- Знать свое место трэба, -- часто говаривал Петр Тарасович сам себе.
Это означало, что никогда ему, старшине, не следует совать свой нос в
хорошую хату. Во-первых, потому, что хорошие хаты почти всегда находятся в
центре села и, значит, их перво-наперво бомбят немецкие бомбардировщики;
во-вторых, -- и это, пожалуй, было самое важное, -- в хороших хатах богатеи
живут, народ несговорчивый насчет, скажем, фуража для лошадей и всего
прочего. Пинчук и Кузьмич не хотели иметь с ними дело еще и по "классовым