батальонам и ротам и выстроены перед школой. Командиры спешили до ночи
привести их в сосновую рощу, поближе к реке, чтобы с наступлением темноты
сразу же начать переправляться на "пятачок". Начальник политотдела поднялся
на крыльцо. Шум стих. Солдаты ждали.
-- Товарищи! -- негромко сказал полковник. Он весь как-то сразу
преобразился, лицо его оживилось.-- Товарищи! Вы пришли в нашу славную
гвардейскую семью и суровый час. Ваши однополчане там, за Донцом, ведут
жестокий бой. Им нужна ваша помощь... Недалек час, когда мы пойдем вперед, и
только вперед! Путь ваш будет тяжел, труден, но и светел. Вы понесете знамя
освобождения родной земле и страдающему под фашистским игом советскому
народу на оккупированной врагом территории. Будьте стойки и мужественны в
бою. Помните, с вами -- Родина, а впереди -- великая победа! В добрый час,
солдаты!..
Кто-то первый несмело прокричал "ура". Его поддержали дружно. Тремя
звучными волнами прокатилось: "а-а-а..."
Полковник легко сбежал с крыльца и стал обходить роты, здороваясь с
бойцами.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Третьего августа, с утра, где-то против Белгорода загудело. Разведчики
выскочили из своего блиндажа, стали всматриваться в ту сторону, откуда
катился ровный, встряхивающий землю гул. За лесом бурой стеной до самого
неба встало облако пыли и дыма, и никак нельзя было понять, с какого берега
реки поднималось оно. Эскадрильи наших бомбардировщиков неслись к этому
облаку, исчезали в нем и возвращались уже другими маршрутами, обманывая
вражеских зенитчиков. Иногда к ним пытались пристроиться тонкие и
желтобрюхие, как осы, "фоккеры", но, отсеченные нашими истребителями, они
поворачивали обратно. Обнаглев, летели над самой землей с отвратительным
свистом, обстреливая из пулеметов повозки и машины. Наши войска открывали по
ним яростный огонь и нередко подбивали. Охваченные пламенем, немецкие
истребители врезались в землю и быстро сгорали.
Алеша Мальцев любил наблюдать за воздушным боем, забравшись на дерево.
-- Товарищ, горит... горит!..-- кричал он, вытягивая вперед правую
руку, а левой обхватывая ствол дуба.-- Сейчас врежется!..
-- Где, где, Алеша? -- бегал внизу Сенька.
Утром 5 августа гул в районе Белгорода неожиданно прекратился. Самолеты
летели теперь в сторону Харькова и Богодухова. Солдаты поняли: на фронте
произошло что-то очень важное и значительное. А в третьем часу дня пришло
сообщение, что Белгород освобожден и советские войска движутся к Харькову и
Богодухову.
Боясь окружения, немцы стали отходить и на участке дивизии Сизова; им
удалось даже немного оторваться от передовых отрядов дивизии.
Кому-кому, а разведчикам было не по душе это слово -- оторваться. Оно
означало для них: во-первых, то, что командир разведроты и начальник
разведки получат от генерала хорошую трепку (Марченко с группой разведчиков
все время находился на "пятачке"); во-вторых, теперь они, разведчики, должны
высунув язык протопать много верст пешком и догнать врага. Кто угодно мог
оторваться от противника, но только не разведчики. Теперь им предстояло
первыми "войти в соприкосновение" с неприятелем. За этой безобидной и
немножко казенной фразой для солдат крылось много неприятных вещей. Часто
такое соприкосновение кончалось гибелью разведчиков; напоровшись неожиданно
на засаду, они могли стать легкой добычей врага. Именно поэтому были так
озабочены Марченко и Забаров; даже забаровское искусство не всегда выручало
в подобных случаях.
Не в духе пребывал в это утро и Петр Пинчук. Он натопил баню и хотел
помыть разведчиков, возвратившихся с "пятачка". А теперь это дело пришлось
отложить.
-- Кузьмич, якого биса ты так медленно собираешься? Запрягай!..--
покрикивал он на ездового, который и без того суетился возле своей повозки.
-- О чем вы тут толкуете, товарищ гвардии сержант? -- сочувственно
спросил Петра Тарасовича Ванин, который в числе немногих разводчиков был у
командира роты в резерве и находился при старшине.-- Может, помощь какая
нужна? Я к вашим услугам!
-- Пидмогны Кузьмичу мешок на повозку положить.
-- С удовольствием! -- живо отозвался Ванин, и это насторожило
старшину.
-- Ты чого?
-- Ничего...
-- Брэшеш. Зи мною хочешь поихаты?
-- Угу,-- признался Сенька.-- Да не один. Вот и Акима нужно пристроить.
-- Добрэ. Сидайте.
У единственной переправы через Донец сгрудились десятки машин и великое
множество повозок. В воздухе висела густая перебранка повозочных и шоферов.
-- Эй, дядя, куда ты со своим сеном?
-- А ты, чумазый, залез в машину и думаешь, что герой! Ишь черти несут
тебя! Не видишь, подвода?..
-- Раздавлю -- одной меньше будет. Повыползли из лесу, как тараканы.
Все дороги запрудили... Сворачивай, говорю!.. Не видишь, что везу? -- шофер
внушительно показывал на кузов. В машине были аккуратно сложены длинные
ящики с минами для "катюш", и это несколько поколебало ездового.
-- Для "эрэсовцев", что ли? -- спросил он.
-- Для эсэсовцев гостинцы уральские! -- скаламбурил парень.
Ездовой лениво отвернулся. Его повозку оттерли, оттиснули десятками
других таких же подвод, и ездовой понял, что дела его табак. Он махнул на
все рукой и полез за кисетом -- будь что будет...
Однако другие были понапористей. С раскрасневшимися лицами они
остервенело хлестали лошадей, кричали, кому-то угрожали, доказывая, что
являются самыми нужными на том берегу людьми: без них-де сорвется операция и
кто-то останется голодным; какая-то рота ждет патроны, а они вот на
повозках; сам генерал приказал не задерживать, переправлять в первую
очередь. Врали -- кто во что горазд, не задумываясь о последствиях. Все
старались действовать от имени генерала -- большие начальники и малые, да и
вовсе никакие не начальники -- вроде вон того усатого ездового, что совал
молоденькому саперному офицеру какую-то бумажку, должно быть состряпанную
старшиной транспортной роты. Пунцовый от гнева и от великой натуги, он
недоуменно топорщил свои усы, видимо пораженный тем, что его бумажка не
оказывает на сапера должного воздействия. Офицер был действительно неумолим:
он пропускал только машины с боеприпасами и людьми. Напористый ездовой
ошалело оглянулся вокруг и на минуту задумался -- видно, еще раз убедился в
превосходстве техники над его повозкой: технику пропускали без всякой
задержки...
Пинчук решил переправиться в другом месте, где по только что
сооруженному мосту проходили танки. Этой переправой руководили саперы, с
которыми у разведчиков была традиционная дружба. Вначале Петр хотел было
переждать, пропустить вперед танки, но потом увидел, что им конца не будет
-- один за другим они все выползали и выползали из сосновой рощи. Пришлось
обратиться к командиру, руководившему переправой, и тот приткнул повозку
Кузьмича между двумя машинами.
-- Смотри, сынок, не раздави! -- предупредил Кузьмич выглядывавшего из
открытого люка щекастого и чумазого механика-водителя, скалившего в улыбке
белозубый рот.
-- А ты гляди, дядя, как бы на пятку тебе не наступил!.. -- крикнул он
старику.
-- Я уж и то...-- и Кузьмич хлестнул кобылу.
-- Ишь все як торопятся в наступление! Удержу нет! -- пробормотал
Пинчук. Впрочем, он сам, как и все солдаты, хотел поскорее ступить на правый