берег и мчаться вперед так, чтобы дух захватывало. Однако Пинчуку пришлось
немного задержаться на берегу: надо было выяснить обстановку. Оставив
разведчиков возле переправы, Петр пошел вперед.
Где-то совсем недалеко, за меловой горой, гудел бой. Непрерывно
грохотали орудия. Туда то и дело направлялись наши штурмовики. У переправы,
на правом берегу, сидели раненые бойцы. Сенька, как только миновали реку,
подошел к ним.
-- Где это вас, ребята, так поцарапало? -- спросил он и, вдруг
расщедрившись, предложил табачку. Расшитый Верой кисет, обойдя всех раненых,
вернулся к нему опорожненным. Семен без сожаления упрятал его в карман.
-- Где, спрашиваешь? -- Боец помусолил папиросу, прикурил и не спеша
ответил: -- Вон за той горой! Сопротивляется фашист. Отходит медленно,
собака!.. Минометов да артиллерии у него там много!..
-- Аким, подойди сюда! -- позвал Сенька.-- Что ты опять задумался?.. Не
горюй, может, прямо на твое село пойдем.
-- Нет, Семен, направление у нас другое.
-- Ничего, Аким! Все направления нас к Берлину ведут,-- сказал Ванин.
Легкий ветер трепал его русый чуб, выглядывавший из-под пилотки.-- А потом
этими же дорогами домой вернемся. Хорошо ведь, а?..
Аким подошел, хлопнул Сеньку по плечу и, улыбаясь, стал прислушиваться
к разговору раненых. Глядя на их смуглые, обожженные солнцем и ветром, лишь
немного омраченные болью лица и на непрерывное движение танковой массы,
думая о Сенькиных словах, он вдруг почувствовал прилив светлой, освежающей
душу радости и подумал, что подобное он уже испытал однажды при каких-то
других обстоятельствах. В конце концов вспомнил, как и где это было. Еще до
войны, вернувшись как-то из Харькова, он встретился с Наташей после долгой
разлуки. Они гуляли тогда по степи до самого заката. Уходя, он оглянулся на
подругу. Наташа стояла на прежнем месте, на одном уровне с уплывающим за
горизонт солнцем. Ее светлые кудри, разметанные буйным степным ветром,
пылали в красных закатных лучах, как костер. И вот тогда-то, ощутив праздник
в своем сердце, Аким понял, как хорошо любить и быть любимым. И все
радостное, счастливое в своей жизни он неизменно связывал с дорогим образом
этой девушки.
"А сейчас, наверное, село уже освобождено. Как она? Где теперь?.." --
подумал он с тревогой и легкой грустью.
Аким стоял у реки и всматривался в ее помутневшие воды, взбаламученные
бомбами и снарядами. Вдоль всего берега, насколько охватывал глаз, виднелись
грязно-желтые остовы немецких танков. Их было очень много. Такого количества
разгромленных немецких машин Аким не видел со времен Сталинграда. Как стадо
слонов, пригнанных на водопой, танки уткнулись длинными стволами в воду.
Одни стояли на берегу, другие, словно разморенные жарой, по самые башни
заползли в реку, и от них по воде расплывались маслянисто-фиолетовые пятна,
третьи распластались на суше, расстелив позади себя порванные гусеницы.
Вернулся Пинчук и приказал Кузьмичу выбираться на дорогу. Петр узнал,
где должен располагаться КП дивизии, и теперь направлялся туда.
Сенька и Аким пошли искать остальных бойцов роты.
В полдень они догнали разведчиков, двигавшихся впереди наступающих
частей дивизии.
-- А знаете, товарищи, мы с Камушкиным побывали у деда Силантия. Не
забыли старика? -- спросил Шахаев.
-- Что вы говорите? -- удивился Аким.-- Ну, что он, жив?
-- Жив!.. Стоит на дороге, встречает бойцов!
-- А старушка его жива?
-- Жива. Прослезилась даже, узнав меня.
-- А про мост не спрашивали?
-- Немцы его несколько раз пытались восстановить, но другие советские
подрывники вновь сжигали. Старик привет вам всем передавал. Помнит хорошо,
никого не забыл.
-- Да. Теперь он развернется. Небось уже свой инвентарь собирает.
Разведчики укрывались в подсолнухах, наблюдая за большим селением
Терновая, откуда немцы яростно отстреливались. Но перед вечером они вдруг
замолчали. Разведчики сейчас же обнаружили, что враг отходит. Сообщив об
этом в штаб дивизии, вошли в село. Забежали в маленький домик, стоявший на
западной окраине селения, у Харьковского шоссе. На глиняном полу, у самого
порога, лежала молодая женщина, совершенно голая, с растрепанными волосами.
В ее левой груди, под соском, чернело пулевое отверстие. Рядом с ней в луже
крови лежало трое маленьких детей, очевидно сраженных одной короткой
автоматной очередью.
Жестокость врага была настолько бессмысленной и чудовищной, что
разведчики первое время стояли молча.
-- Дикари, дикари...-- сдавленным голосом сказал наконец Аким.--
Дикари...-- повторял он одно это слово, так как другого в эту минуту
придумать не мог.
-- А ты у них очки боялся взять! -- прохрипел Ванин.-- Эх-х!..
Аким промолчал. Только лицо его налилось кровью -- оно как-то
вытянулось, непривычно построжало. Злорадное, ожесточенное чувство охватило
Сеньку. Ему хотелось говорить обидное и грубое Акиму. Пусть слушает, так ему
и надо! Жалельщик!.. Только не здесь скажет он ему эти слова. Не здесь!..
Разведчики вышли на улицу. Кое-где уже сбивались кучки людей, больше
старики, женщины, дети. Они смотрели на дорогу, изрытую воронками от бомб,
заваленную разбитыми немецкими машинами и повозками. Тихо переговаривались.
Во дворе соседней хаты стояла женщина. Заметив разведчиков, она выронила из
рук коромысло, закричала:
-- Боже ты мой!.. Родименькие!.. Никак, наши?!
-- Свои, свои, конечно!.. Что же соседку-то не похороните? -- спросил
Марченко.
-- Ночью они ее... Я в погребе сидела. Слышала крик Аннушки... Что они
сделали с ней?
-- Ладно. Потом сама увидишь. Принеси-ка попить.-- Его правая бровь над
усыпанным светлыми крапинками коричневым глазом дергалась от нервного тика
-- Марченко, видавший тысячи трупов, не мог, однако, переносить вида убитой
женщины.
-- Пойдемте в дом. Разве так можно! -- всплеснула руками женщина. Глаза
ее наполнились слезами.-- Светлые вы наши! Ясны соколы! Дождались мы красна
солнышка!..-- запела она.-- Заходите, заходите, милые... Притомились, чай,
ваши дорогие ноженьки!.. Ильинична! Ильинична! -- звала она кого-то.--
Вылазь, наши пришли!.. Наши... красноармейцы!..
-- Господи, святитель ты наш!.. Да где?..-- с этими словами из погреба
вылезла худенькая старушка; яркий дневной свет ослепил ее.
Разглядев наконец разведчиков, она приковыляла к Забарову, хотела
осенить его крестным знамением, но, сообразив, что может достать только до
его пояса, передумала.
-- Вот вы какие!.. Орлы, право!.. А нам-то тут говорили, что старики да
детишки малые остались в Красной-то Армии... А что ж вы, сынки, одни-то
пришли?..
В голосе и во взгляде старушки была тревога. Она пытливо всматривалась
в лица разведчиков.
-- Придут еще, бабушка,-- успокоил ее Шахаев.-- Водички холодненькой
готовьте. Весь колодец выпьют. Сейчас будут здесь.
И как бы в подтверждение его слов, на восточной окраине села показались
первые красноармейцы-пехотинцы. Вслед за ними из-за угла, взвихрив облако
пыли, выполз тяжелый танк и помчался вдоль улицы, наполняя селение грохотом
гусениц и ревом мощного мотора.
Старушка испуганно и в то же время восхищенно следила за танком и, не
оборачиваясь, говорила:
-- Водички, говоришь, сынок?.. Да пускай пьют на вдоровьечко. Вода у
нас как слезиночка. Поесть не хотите ли? -- повернулась она наконец к
разведчикам.
-- Нет, бабушка, некогда. На обратном пути забежим. -- Как на обратном?