Что она -- смеется? О ком же ему хочется знать больше всего на свете,
как не о ней?! Об этом он хотел написать ей немедленно. Но когда взял
карандаш, вдруг передумал, будто испугавшись чего-то. После этого еще
несколько раз собирался написать ей о своем большом чувстве, но так и не
решился.
Она, между прочим, писала: "Говорила же я тебе, что мой рассказ о моей
особе будет для тебя неинтересен. Так оно и есть. Ты даже писать перестал".
А как он будет писать ей? Любит, конечно, он ее здорово. А она?..
Забаров хорошо помнил, как Зинаида убежала от него, когда он пытался
объясниться. Нет, не будет он ей писать, ни за что не будет!..
-- И сейчас не пишешь? -- спросил Гунько.
-- Нет.
-- Ну и дурак.
Забаров лежал на дне оврага, вверх лицом, в расстегнутой и порванной во
многих местах гимнастерке.
На волосатой его груди проступало татуированное изображение орла,
державшего в когтях какую-то жертву. После этой исповеди Федор здорово
изменился: в глазах оттепель, сосредоточенность сменилась глубокой и тихой
задумчивостью. Даже складок на лбу стало как будто меньше. Темно-русые
мягкие волосы, откинутые назад, рассыпались по земле.
-- Слушай, Федор, -- надевая на планшет резиновое кольцо, снова
обратился к Забарову Гунько. -- А ведь ты зря ей не пишешь.
-- Конечно, зря,-- неожиданно согласился Федор. -- Неделю тому назад
получил от нее еще письмо...
Он вдруг вскочил на ноги и, огромный в сгустившихся сумерках,
взбудораженный, стал ходить по оврагу.
Таким его видели впервые.
Недалеко от бойцов, в том же рву, находилась с двумя детьми молодая
темноволосая женщина. При налетах немецких бомбардировщиков она хватала
ребятишек и, как клушка, укрывала их под собой. Сейчас она подошла к
солдатам.
-- Гляжу я на вас, товарищи красноармейцы, который уж день сидите тут.
Проголодались, наверно. Пока тот нечистый не прилетел, сходили бы наверх.
Погребок там есть возле моей хаты. В левом углу, под кадкой, сало зарыто.
Покушали б. Сходите. Сама-то я боюсь. Детишки у меня...
-- Спасибо. Мы сыты. Своим ребятам поберегите.
-- Да я уж с ними как-нибудь перебьюсь.
Сверху послышалась стрельба. Немцы, поддержанные танками, снова пошли в
контратаку. Федор схватил автомат и широким шагом пошел впереди бойцов
навстречу врагу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Большая танковая группа, форсировав Днепр южнее Кременчуга, внезапным
ударом опрокинула неприятеля и, вырвавшись на оперативный простор,
устремилась на юго-запад Правобережной Украины.
Удар танкистов облегчил положение наших войск на бородаевском
плацдарме. Гитлеровцы стали сдавать одну позицию за другой, и вскоре
отступление немцев на этом участке фронта приняло характер бегства.
Гвардейская армия, отстоявшая бородаевский плацдарм, преследовала их по
пятам. Танкисты стремительно рвались вперед. Они все глубже и глубже вбивали
клин во вторую линию вражеской обороны в Заднепровье. Головные танковые
батальоны подходили уже к Кривому Рогу, когда случилось самое неприятное,
что может только случиться с танкистами на войне: кончилось горючее, вышли
боеприпасы. Оторвавшись на несколько десятков километров от пехоты, танки
застряли в непролазной грязи, остановились и в довершение всего были
отрезаны немцами у основания клина, где-то под Ново-Прагой.
Гвардейскую сталинградскую армию спешно бросили на помощь танкистам.
Смяв оборону противника, она вскоре соединилась с танковой группой.
Дивизия генерала Сизова, входившая в состав этой армии, заняла оборону
в районе Ново-Стародуба и Александровки. Штаб ее разместился в небольшом
селении, носящем привлекательное название Веселая Зорька, хотя в нем было
совсем не весело: немцы каждый день бомбили поселок. Прибыли сюда вечером, а
устроились лишь к полуночи: не хватало домиков для размещения всех отделов и
штабных подразделений.
Разведчики сидели в глубокой балке, разделявшей поселок на две равные
части, и нетерпеливо ждали возвращения Пинчука, который выхлопатывал
помещение для своих бойцов; Марченко и Забаров находились у начальника.
Из селения долетала соленая брань квартирьеров, рыскавших по дворам.
Иногда подавал свой голос и Пинчук.
-- Ну, куда, куда прется?.. Ось якый ты? -- увещевал он кого-то.--
Генерал приказав для розвидчыкив цю хату! -- врал, не стесняясь, напористый
"голова колгоспу". Вскоре он вернулся и торжественно объявил: -- Найшов!
Даже з банею. Помыемося добро!.. Поихалы, хлопци! Трогай, Кузьмич!
Но пока Пинчук бегал за разведчиками, в облюбованный им двор въехал со
своим хозяйством начальник АХЧ старший лейтенант Докторович. Борис Гуревич
уже таскал в дом мешки с продуктами, а здоровенная и скандальная девка Мотя
колола дрова для бани. Пинчук долго и безуспешно взывал к совести
начальника, но Докторович и слушать не хотел. Как ни горько было Пинчуку, но
скандалить он не стал: деятели АХЧ были могущественнее его экономически, и
портить с ними дружбу не входило в расчеты старшины.
Кроме всего прочего, Пинчук был в тот день в великолепном настроении:
по дороге в Веселую Зорьку он встретил почтальона, и тот вручил ему два
письма: одно -- от жинки и второе -- от Юхима, который писал о возрождении
колхоза. Между прочим, Юхим сообщил Пинчуку, что саманный завод выстроить не
удалось, и тут же назвал многочисленные причины, мешавшие осуществить идею
Пинчука. Причины эти Петр признал несерьезными и во всем обвинял Юхима,
по-прежнему считая его неспособным руководить артелью, но отличное
настроение "головы колгоспу" сегодня от этого не испортилось.
Воспользовавшись встречей с начальником АХЧ, Пинчук решил разведать
возможность получения нового обмундирования -- в последних походах бойцы
сильно пообносились.
-- Як то будэ з куфайкамы, товарищ старший лейтенант? Холодно вже...
В ответ он услышал обычные слова Докторовича:
-- Мне дадут -- и я дам. Мне не дадут -- и я не дам.
Начальник АХЧ излагал свою формулу таким тоном, что продолжать разговор
на эту тему Пинчук не захотел. Кроме того, старшина роты знал, что
Докторович никогда нe лгал. "Нет",-- сказал Докторович, значит,
действительно нет.
Потерпев неудачу в этом деле, Пинчук, однако, успешно провел переговоры
с Мотей: он уговорил суровую девку принять разведчиков в "банный пай". __
-- Пусть только кто-нибудь из ребят поможет мне дров припасти,--
сказала она.
-- А як же!.. Поможуть, поможуть!..-- обрадовался Пинчук и позвал
Лачугу.-- Давай, Михаил, нарубай дров. Битюгов я сам распрягу. Ужин варить
не будэмо. Консервы выдам хлопцям -- и все.
Действуя от имени начальника штаба и даже от имени самого генерала,
Пинчук сравнительно легко выдворил из крайней хаты бойцов транспортной роты
какого-то полка, остановившихся проездом и не особенно торопившихся покинуть
пределы Веселой Зорьки, хотя делать им тут было явно нечего. Последнее
обстоятельство, должно быть, и явилось веской причиной того, что
транспортники без скандала сдали свои позиции.
В распоряжении разведчиков оказалась маленькая, но в общем довольно
уютная хатка, такой же малюсенький дворик и единственный хлевушок.
Поместиться в хате все не смогли. Пришлось "освоить" и хлевушок. Бойцы
натаскали в него свежей соломы и улеглись. Коней привязали к повозкам.