- Жаль, что мы не приехали сюда на закате, когда лучи, пробиваясь сквозь листву, обжигают этот домик. Именно этот момент, говорят, нравился Ван Гогу. А желтизна буковых крон просто вплетается в переливы заката, согревающего этот домик.
- Ты сам-то веришь в возможность приезда сюда Гогена, Ван Гога?
- Понятное дело, что ухо он себе чикал во Франции. Но красивые легенды любят все жители своих городов. Я люблю свой город. Ты представляешь, какие у Ван Гога были чувства к Гогену, как другу или не совсем другу, чтобы так творить в эти девять недель совместного проживания в Арле. Ухо Винсента - это такой же бренд в живописи, как ухо Холифилда в боксе. Но ухо - не самое главное в их взаимоотношениях. Ван Гог просто завешал комнаты жёлтого домика своими работами, желая то ли понравиться Полю, то ли удержать его рядом, как художника с потенциалом - сие гораздо важнее уха. А "Подсолнухи"! Ведь они написаны именно там и именно для Гогена. А в нашем городе они вполне могли быть проездом, к примеру, в Чикаго.
- Когда ты будешь серьёзным? - усмехнулась Солнышко.
- А сейчас я каким был?
- До поездки в Чикаго серьёзным.
Подойдя к домику мы присели на лавочку.
- Смеркается, - вздохнула Солнышко, - всё же, если смотреть на закат, то внутри становится и грустно, и воодушевляюще одновременно. Грустно, потому что уходит ещё один день жизни, а радостно, потому что ожидаешь счастливого завтра.
- Дай руку.
- На, - она протянула, - ты же её отпустил две минуты назад.
Я взял её правой рукой:
- Повернись к закату, закрой глаза и расслабься. Доверься мне.
Она выровнялась, закрыла глазоньки и обмякла. Тоже самое сделал и я… Мы взлетели над парком и … Солнышко испугано отдернула руку и отшатнулась:
- Что это было?
- Полёт души.
- Чьей?
Мне казалось, что от ударов её сердца дрожит кофточка:
- Твоей и моей. Извини, наверно я тебя должен был подготовить, но хотелось сюрприза.
- Сюрприза? Я чуть не умерла от страха! Но, это такое!.. - она была приятно ошарашена, - как ты это делаешь?
- Я не знаю, - смущение за её испуг значительно перекрывало восторг от совместного парения, - я не знаю, как это работает, но это работает. Я никогда не летал с кем-то на пару.
- Не летал на пару? - она захлёбывалась в эмоциях, - а в одиночку ты пикируешь над Рево, и полями подобно F-15 ежевечерне?
- Нет, нет же конечно! Очень редко, когда душа желает лететь.
- Б-бб! Вы слышали, - казалось, она обращается к букам, людям, гуляющим вдали и возможным невидимым свидетелям происходящего одновременно, - он летает не когда вздумается, а когда душа того желает! Это мне говорит художник и поэт, который в принципе творит на полёте души! Но у нормальных людей это "un jeu de mot"! А этот просто летает для… Для чего?
- Милая, я не знаю как и для чего, потому и не чащу. Тем более полёт не то, чтобы вымаривает, но забирает силы - эмоциональные силы из глубины, незаметные даже во внутренней наружности.
- Ты себя слышишь? Внутренняя наружность! Это где у земных людей?
- Это то, что можно ощутить в переживаниях моментально. Но есть силы внутри совершенно иной природы и потенциала. Наверно в полётах работают именно они.
- Всё. Я поняла. Ты точно с Марса! Ты точно Марса и хочешь меня украсть.
- Ладно-ладно. Я с Марса. Хочешь ещё попробовать?
- Б-бб! - вторила она пожимая плечами, вместе с тем крутила головой и расширяла глаза одновременно, - нет, конечно, это же так банально и скучно - летать над деревьями, городом, над ничего не подозревающими прохожими!
- Дай руку.
Мы взялись за руки и снова повернулись к закату…
Взлетев в одно мгновение вертикально здесь же над жёлтым домом, мы понеслись вперёд над парком, сначала чуть снижаясь, а у холмов свернув к Рево и потянувшись ввысь. Я не видел Солнышко, как впрочем и себя, но ощущал её присутствие и касание руки. Мы не чувствовали движения воздуха, но свежесть его на вдохе при подъёме или снижении ощущалась от горла до полости внутри нас таких, которые сейчас летели над землёй. Сумерки не мешали. При внутреннем состоянии полёта включались непонятные мне чувства, которые нивелировали понятие дня и ночи - Рево и город были не в таких ярких красках, как в реальности, но четкими и прекрасно видимыми. По реке ещё изредка попадались прогулочные лодочки, стремящиеся к берегу; набережная приглашала необременённых домашними заботами в уличные кафе; в стороны от Рево по улицам в обе стороны тянулся свет транспорта и фонарей, просыпающихся после дневного отдыха. У Хрусталика мы снизились, свернули к парку, замедлили ход и свалились на лавочку, где о чём-то мечтая сидели закрыв глаза он и она, устремлённые к закату.