Салатики, салаты, жаркое, мясо всякое. Что кому, потом разберёмся. Главное сервировка, чтобы побольше. Если вдруг не выдержат ножки стола, потом справим. Пить? Пьем белое к рыбе и розовое ко всему, включая аппетит.
Племянница оделась в комфортное и вышла к нам с Чакки на руке. Bellissimo! Я не идеализирую близких мне женщин, наверно нет. Только холодная правда горячего сердца! Я видел девчёнок с тату, женщин с наколками, бабушек с партаками. Колол сам. Не сам себе, а сам всем. Вру, не всем.
К примеру, на нашем корабле было две тату-мастерские: мастерская по набиванию якорей, цепей, кораблей и флагов в самой разной комплектационной интерпретации, и моя мастерская, где это не набивалось в принципе. Я предпочитал изыск и неординарность, гармонизирующие с креативом и живописностью. И "группа крови на рукаве", потому что готическим шрифтом.
Вернулся с дальних походов домой, а во дворе всем подавай пауков, черепа, Хоттабычей. То есть, пока я был в раю, во двор пришёл ад. Я не скажу, что на корабле этого не было, - караваны из Чуйской долины шли регулярно, минуя кордоны на всех этапах проверок. И "смешной" дым коромыслом время от времени стоял у меня на посту. Был наш, русский экстремал из Нагорного Карабаха, которого анаша не брала, но у него был тридцатилитровый бидон огнеупорного лака, который брал всех, даже если они в противогазе. Этот морячок вкладывал голову в сосуд и общался там с демонами и богами, глубоко вдыхая его огненное дыхание. Бидон был его лучшим другом, с которым и поговорить всегда можно, и песню спеть, и полетать над океаном или в глубоком космосе. Но мне это было не интересно, не смешно и не улётно, потому проскочило мимо.
А друзья в городе детства присели и снять их с "присеста" в скором времени смог только добрый дед Кондрат. Но до того я успел понаставить им вензелей в разных частях тела, подходя к каждой тату, как к картине маслом - чтобы и неординарно, и живописно. Зачем мне это было нужно? Потому что друзья остались друзьями. Их жаль, с ними ничего не поделать, и они хорошие люди, падающие в бездну.
Я видел много и всякого. Но единственная девушка, на которой тату смотрится живописно - это она. Да, предвзято! Да, моё родное! Только это не определяет качество работы на качественном холсте! Я скользнул взглядом по ногам до юбки и рукам до плеч:
- Лихо!
- Лихо - это красиво или дерзко?
- Это неожиданно красиво, - смущаясь классифицировал я татуаж.
- Спасибо!
- Сколько угодно! Расскажешь мне позже про все эти рисунки.
- Конечно!
- Ни одного лишнего?
- Даже не хватает.
- Кто бы сомневался, - пожал я плечами.
Билл сидел на стуле вылупившись на зелёного человека. Даже не различая цветов он осознавал, что в его жизнь ворвалась новизна, и в этом мире ещё есть чему удивляться кроме сосисок со спирулиной.
- Билли, - щёлкнул я ему по носу, - не смущай девушку столь пристальным взглядом.
- Да, я привыкла к вниманию - к самому разному.
- И к котячему?
- Нет, твой первый.
- Этот везде первый. Есть будешь?
- Мяу! - он спрыгнул на пол и начал волноваться усами.
Мы сели за стол.
- Ты наготовил на всю родню. Мы же с Чакки на диете.
- Как? Оба?
- Оба.
- Не говори так, потому что от твоего аппетита зависит сытое будущее вот этого всеядного типа. Ты же в нечастых гостях. А твой питомец?
- Ой, он вообще, как колибри.
- Всё время порхает и ест?
- Ест мелкими порциями.
- Слышал, обжора! Мелкими порциями! Потому и выглядит, как колибри.
- А ты похож на карьерный экскаватор.
- Мяу!
- Вот, пожалуйста, - я протянул Биллу кусочек мяса, - всё время "Мяу".
Мы болтали. Болтали много и интересно. Мужчине много знающему, но мало говорящему, очень важно, чтобы в его собеседницах была общительная половинка, способная соединить в бразильский карнавал всё резвящееся внутри, но спящее снаружи вас, с помощью своих ярких ленточек и блёсточек, но так, чтобы это не выглядело глупо и скучно. У нас это получалось абсолютно непринуждённо. Все были довольны, даже живот Билли.
К вечеру Чакки уже валялся в лукошке Билла, убаюканный теплотой и урчанием его живота.
Спать будем, - ближе к полуночи спросил я у племянницы.
- Да, пора бы. Дорога, в общем-то, выморила.
- Ребёнка с собой забираешь?
- Нет, оставлю с Билли. Смотри, как он пригрелся.
Билли насупившись смотрел на нас из своего лукошка. Материнский инстинкт не позволял разбудить ребёнка, но внутреннее эго выражало негодование по поводу вероломного вторжения.
- А если ночью пожелает "пи-пи"?