- У тебя там истерика…
Я положил своего короля на клетки шахматной доски и сдался. Мы обнялись - я и подарок, как Крокодил Гена и вертолётик. Праздник!!!
Глава XXXII - Ля мажор
Я сидел у пианино, покручивая ягодицами круглый стульчик и настукивая по клавишам нечто в ля мажоре. Пальцы отбивали кантри, в то время, как в душе плыл туманом красивый дорожный блюз. Выходило мимо нот и мимо ритма, но настроение требовало компромисса. Настроение требовало выпросить у нот мелодию полёта ангела, отличную от "Полёта шмеля", то есть столь же жизнерадостно, но в темпе неспешно жующей нектар бабочки. Мысли путались в напевах души, тщетно пытаясь разобраться в хитросплетениях узоров на крыльях той самой жующей бабочки.
Билли лежал на кресле, развалившись в углу, выпячив вверх вечно переваривающий пищу живот. Живот шевелился абсолютно хаотично, сбивая и без того рваный ритм полёта моей души. Я такое видел в детстве на представлении районного дома культуры, где заезжий йог выписывал подобные кренделя своим тощим животом, делая наули. Но, если йог к этому шёл сквозь долгие годы и тяжёлые изнурительные тренировки, то у Билли это происходило абсолютно природно и без напряжения, будто он именно для этого и родился - жевать животом.
Осень за окном просила поэзии. С 1830 года, когда её приятно порадовал некто Пушкин А.С., восхищаясь красотой природы и сладостью любви, до сегодня ничего столь же эпохального не произошло. А этот располневший нытик своим унынием вчера вызвал у неё просто слёзы ливня, ёрзаясь мордой по клавишам. Мне хотелось найти в музыке те ноты и слова, которые выровняли бы вчерашний провал в осеннем настроении и, к тому же, выразили чувства к моей любимой. Даже скорее наоборот. Нет, наоборот не пойдёт, вдруг ничего не выйдет, или выйдет буквально жующая бабочка, а не музыкально поэтический шедевр! Как я буду тогда выглядеть в глазах одной на фоне другой? В общем, я левой рукой искал образ аккордами, а правой нужные музыкальные слова понотно, тщетно ища гармонии.
Билли повернулся набок и прикрыл лапой ухо, дескать я терпел, но всякому болевому порогу есть предел.
- Алло, хвостатый! Ты себя вчера помнишь? - я остановился в творческом полёте, зависнув на до-мажор, вплетаемом в "Осень нас холодом жала друг к другу", - я терпеливо и участно сопереживал тебе, растворяя строки книги слезами печали, а ты так бесцеремонно сегодня намекаешь на безвкусицу!
Он поднял голову, чихнул и, потянувшись, пошёл к окну, сел и уставился на ворону, болтающуюся на ветке клёна. Там, за вороной, появилось солнце, залив комнату жёлтым светом и чёрным вытянутым портретом Билла.
- Ты видел! Рыжий, ты видел? Оно услышало мою музыку! Так, кто тут ноль, а кто палочка?
Он сидел, не реагируя, зажмурив глаза и расплывшись в удовольствии, греясь в тёплой улыбке осени. Ему было всё-равно. Он явно помнил братьев Гримм и кто тут кот, а кто осёл. Ассоциативно, конечно, но удовольствие его тянулось со вчера, в этом не было сомнения.
Мы по-разному встречали осень, но одинаково встречали Солнышко. Нам одинаково приятно было, когда мы прижимались к ней и когда она гладила нас. Два эго, разбивающиеся о её доброту и нежность.
- Скучаешь?
- Р-м, - буркнул Билли не оборачиваясь.
- И я скучаю!
Солнце светило в окно, но мы тихо ждали Солнышко, звонящее в двери.
Глава XXXIII - Ми минор
Он настукивал лапой нечто в ми миноре, положа голову на клавиши и глядя вдаль, которая облокотилась о стену тут же, в метре от него и, соответственно, так же смотрела в глубины его глаз, пытаясь понять, что же он хочет-то в конце концов от неё бесконечной.
А он выдавливал из пианино ноту за нотой так, как делал бы это с сосисками из тюбика космонавта, левитируя в невесомости МКС на расстоянии около 405 километров над уровнем моря. Ему хотелось обронить слезу. Но мужская слеза - это очень твёрдая составляющая той же мужской грусти, а потому из всего его усилия получилась лишь слюна мечты о вкусном космическом тюбике, растянувшаяся на целую октаву белых клавиш.
Я сидел рядом в кресле, время от времени отвлекаясь от чтения на унылое ми… пауза, ми… пауза, ми…
- Билли!
- Мяу…
Это печальное, без отрыва головы от производства умирающего в муках реквиема, мяу!.. Даже не мяу, а "р-м...", многозначительное, как мысли Басё.
Я его понимал. Мимо него проходила дождливая осень, уводя в тёплые квартиры и тёмные подвалы всех знакомых кошечек, прогоняя за горизонт незнакомых птичек, предлагая взамен лишь серое небо и холодный подоконник. Дома было тихо, за окном чуть жёлто и абсолютно влажно. Мужская компания его сегодня явно не устраивала.