— Да ты, никак, ранен? — испуганно спросил Гвозден, опускаясь возле него на колени.
— Ранен… Руку пробило!
— Эх, черт! Бояна, быстрей сюда!
На хребте раздавались лишь одиночные выстрелы, но в том направлении, куда бежали немцы, еще трещали пулеметы и доносились крики и возгласы партизан.
— Бояна! Где ты? — звал Гвозден.
— Плюнь ты на руку! Как это ты радоваться не умеешь? — сказал Уча, лежа на спине и улыбаясь темному небу.
— Кто здесь ранен?
— Да чего зря спрашивать? Уча! — сердито ответил Гвозден, держа пулемет.
Бояна и Гвозден опустились на колени возле раненого, пытаясь его поднять.
— Посидите около меня чуточку… Отдохните! Дали мы им жару… Будут нас помнить теперь! Вы почему молчите? Что с вами?
Он попытался обнять их обоих, но не смог поднять левую руку. Обняв Гвоздена, смущенного необычным настроением командира, Уча пожалел, что не может обнять и Бояну, которая, задыхаясь, нагнулась над ним. Он чувствовал на своем лице ее частое дыхание и, посмотрев на нее, вспомнил минуту перед боем. Ему опять стало стыдно.
«Как это могло случиться? Просто я ослабел тогда, разумеется…» — подумал, он и снял руку с плеча Гвоздена.
— Куда ты ранен? Говори скорей! — испуганно спросила Бояна.
— В руку. Потише, потише, — твердил он, пытаясь подняться без посторонней помощи.
— В левую? Кость не пробита?
— Нет. Кажется, только мышца.
Они быстро сняли с него шинель и гунь. Уча заскрипел зубами от боли.
— Перевяжите меня поскорей, — сказал он, торопясь узнать исход боя и увидеть Павле.
Бояна молча и проворно сделала ему в темноте перевязку и помогла встать. Он с отвращением перешагнул через убитого немца и, испытывая слабость, сделал несколько шагов. Стрельба прекратилась. Партизаны перекликались между собой.
— Отряд, сбор! — полным голосом скомандовал Уча.
Громко разговаривая, подходили партизаны.
— Я взял автомат, а ты?
— Три винтовки и револьвер.
— А кто для «Зорки» патроны добывал?
Уча, радуясь, прислушивался к их разговорам. Он видел, что кризис миновал и что теперь немцы уже не смогут их осилить. В сегодняшнем бою они взяли столько пулеметов, что смогли бы теперь победить целый полк.
— Командиры, проверить роты! Павле, где ты?.. Товарищи, где Павле?
— Жив он! Я сейчас его видел, — проговорил кто-то в темноте.
— Есть у нас потери? — спросил Уча, когда командиры собрались около него.
— Шесть человек убито и несколько легко ранено, — ответил Вук, тяжело дыша.
Уча приказал разжечь огонь, собрать трофеи и перенести раненых в ближайшие пастушеские хижины.
— Что случилось? Ты ранен? Куда? — говорил, подбегая к нему, Павле.
— Ничего серьезного. Задело левую руку. Вот видишь, что мы им устроили? Надо бить их в горах, чтобы они духу перевести не могли. Отступления больше не будет!
— Хорошо, хорошо! Завтра поговорим. Ты ранен, тебе нужно лечь и согреться, — настаивал Павле.
Вокруг них весело шумели партизаны. Ни тому, ни другому не хотелось сейчас спорить и омрачать радость победы, большой, но трудной победы партизан.
Позже, ночью, к костру принесли около пятидесяти пар ботинок, множество винтовок, несколько пулеметов и бесчисленное количество патронов.
— Ребята! Давайте спляшем в честь победы кукунеште, — предложил Джурдже.
Его поддержали несколько голосов, и вокруг костра закружилось коло. Сильные мужские голоса затянули песню, а над ними полетели ввысь два звонких женских голоса.
Уча стоял, прислонившись к дереву, накинув на плечи шинель. Он узнал среди поющих красивый голос Бояны и, взволнованный, подошел к огню. На немецких плащ-палатках лежали раненые. Их уже перевязали. При свете костра Уча заметил, что сквозь белые повязки просачивается кровь. Задумчиво смотря на раненых и слушая песню, он думал о сердце солдата, о тоске его, которая звучит в этой мелодии. Песню подхватили все; кто полным голосом, кто тихо. Каждый пел для себя, словно не слушая другого. Радостная, победная партизанская песня, смешавшись с рокотом реки, неслась над лесом. Провожаемая горным эхом, все сильней становилась она, все шире, улетая в беззвездное морозное январское небо. У Учи от волнения выступили слезы, и дрожащим низким голосом он тоже запел. А потом, держа раненую руку на перевязи из красного платка Бояны, он отправился к хребту, где недавно шел бой. Ему хотелось побыть одному, пройти победителем по полю сражения, где чернели трупы убитых немцев.