Он встал и быстро отошел к буфету за сигаретами. Младший Мак медленно последовал за ним, бросив на девушек предостерегающий взгляд.
– Дай мне одну, – попросил он, когда Дональд вскрыл пачку.
Он закурил и протянул догорающую спичку Дональду.
– Ну, нам пора, – сказал он. В его глазах, когда он посмотрел на Дональда, была улыбка. – Мы с Лиз понимаем. И ты по-прежнему казначей, приятель. Завтра в том же поезде.
Дональд отвернулся.
Глава девятая
К тому времени, когда Элис, наконец, ушла на вечер к Рейнбоу, Мартин успел измучиться из-за этого торжества так, словно уже побывал на нем. Он закрыл массивную дверь своего кабинета с чувством безмерного облегчения. Теперь, когда он остался дома один, можно было расположиться поудобнее и прочесть официальную биографию сэра Ральфа. Он получил ее только сегодня и, просматривая аннотацию, раздумывал, встретит ли он в этой книге того сэра Ральфа, с которым познакомился на теплоходе.
Час спустя в дверь черного хода постучали и, оторвавшись от чтения, он крикнул:
– Входите, Фрэнк!
Мандель положил портфель и вскинул руки в жесте глубочайшего удовлетворения.
– Я исполнил свой долг и удрал!
Мартин смотрел на его не тронутое морщинами лицо, лысеющую голову, округлую фигуру и улыбался. С Фрэнком Манделем ему было легко. Они виделись не часто, но при встречах у него всегда возникало ощущение, что этот человек смотрит на мир так же, как он сам, хотя они всегда разговаривали только о том, о чем разговаривают давно живущие рядом и уважающие друг друга соседи. Мандель, в сущности, был замкнутым человеком вроде него самого.
– Ну как вечер?
– Колоссально, неповторимо, и так далее, и тому подобное. От оркестра можно оглохнуть, в напитках можно утонуть, прибыл мэр, и, к огорчению хозяев, юный Стрэтон, пьяный, а к тому же, что в светском обществе менее принято, удивительно грязный.
– Этот мальчишка позорит Уголок.
– В довершение веселья явилось полдюжины непрошеных гостей, все без исключения мужского пола, но я их не виню: чтобы посмотреть на Розмари, можно пренебречь правилами приличия.
– Да, очень хорошенькая девушка.
– Сегодня она обворожительна. Совсем как пряничная фея в балете, который я видел в том нежном возрасте, когда меня могла очаровать именно такая сладенькая красота.
– Она очень мила. Неумна, конечно.
– Мне кажется, ум ей не понадобится.
– Надеюсь, наши дочери нас не подвели. Лиз не заходила домой переодеться.
Мандель закусил нижнюю губу и начал набивать трубку.
– Я опасаюсь самого худшего. Лайша тоже еще не возвращалась, а это, без сомнения, означает, что они явятся непростительно поздно в этих своих безобразных одеяниях, которые сейчас в моде. Больше всего они в них смахивают на театральных гусар.
– Отвратительно! Или мы слишком старомодны?
– Я начинаю склоняться к мысли, что уж лучше быть старомодным, чем чересчур новомодным. Придется задать Лайше хорошую головомойку. Я требую, чтобы мои дети с уважением относились к людям, благодаря которым наша жизнь здесь сложилась так счастливо, – он запыхтел трубкой. – Знаете, как Лайша назвала меня вчера вечером?
– Я давно уже ничему не удивляюсь.
– Обомшелостью!
– В репертуаре Лиз есть слова и похуже.
– Обомшелость! Из-за этого вьетнамского протеста. «Разве я такой уж несговорчивый отец? – спросил я. – Разве я когда-нибудь вмешивался в ваши дела? Разве я запрещал вам собирать на улицах пожертвования на День аборигенов? Разве я когда-нибудь запрещал вам принимать участие в движении защиты гражданских свобод?»
– Должен признаться, что против последнего я возражал.
– А я нет. Протестовать против любого покушения на гражданские свободы – это вопрос принципа. «Все, что хотите, – сказал я, – кроме политики».
– Я тоже пытался взывать к благоразумию Лиз в этом вопросе.
– Ну и с каким успехом?
– Пока я надежды не теряю.
– У Лиз несколько иное положение. Но мои дети обязаны быть лояльными по отношению к стране, которая дала им национальность и свободную жизнь. Благодарность – как в личном плане, так и в общественном, – на мой взгляд, вещь обязательная. Кроме того, им нужно подумать и о своем будущем: ведь родители, которые приехали сюда, как беженцы, – это не совсем то, что может способствовать карьере.
– Но ведь это все было так давно, что вряд ли может отразиться на ваших детях.
– Как странно, что вы сказали это именно тогда, когда я пришел к вам, чтобы посоветоваться о деле, тесно связанном с далеким прошлым.
Мартин вопросительно поднял брови.
– Компенсация! – с горечью произнес Фрэнк, открывая портфель. – Какая ирония, вы не находите? Немецкое правительство просит меня представить сведения, которые дадут мне право на получение небольшой суммы, долженствующей возместить мне гибель моих близких двадцать пять лет назад. Хайями получили вполне достаточно, чтобы обновить свою кухню. Щедро, не правда ли?