— Куда ты? — кричал ей охотник с колючим взглядом, бросаясь вдогонку.
А она торопилась, боясь, что владарь улетит без нее.
К тому времени, как она выскочила на небольшую лесную прогалинку, облилась горючими слезами. Увидев Квада, стоящего с отстраненным задумчивым видом около срубленного дерева, она не останавливаясь, подбежала и бросилась в его объятия, ткнувшись головой в крепкую грудь повелителя.
— Ты вернулся… — шептала она, красная, задыхающаяся от бега и переживаний. Крепко, сильно и властно, жадно сжала в кулачках ткани его черного кафтана, потянув на себя. Подняла голову, чтобы посмотреть в черные глаза. — Полетим домой??? Пожалуйста!
Его взгляд был пуст. Квад отстранился…
К тому моменту, как охотники добрались до той самой прогалинки, куда мчалась странная белокурая девушка, местность оказалась опустевшей: ни птиц, ни животных, ни, тем более, юных красавиц. Черная птица давно унесла свою добычу в родное гнездо — в Ирий.
— Может почудилось? — вслух задумался охотник, почесав затылок.
— Жениться тебе надо, Илья! — насмехались друзья. — А то бабы в усадьбе томятся по тебе, а ты за русалками гоняешься!
— Давай поворачивать к дому, Ванька ранен. — Кивнул в сторону пострадавшего, которого поддерживали товарищи, Кирилло.
— Непременно женюсь — вот только найду эту русалку! — усмехнулся Илья, решив поспорить с судьбой.
А в Ирие, ступив на крышу башни, Элишка расцепила крепкие объятия.
— Как полетали? — спустился на крышу и сокол Бориска.
Да только сразу понял, что стряслось что-то. Девчонка глаза опустила, ни на кого не глядела, сжалась вся то ли от холода, то ли от страха.
— Хорошо, Борис Васильевич. — Тише комарика пропищала она, и бросилась наутек.
— Прогулка на пользу, видать, пошла. Присмирела девочка. — Сказал сокол, хотя никакой радости не испытывал. Так — по привычке сыпал колкостями. Только не услышал привычное от владаря: «Бориска!».
Квад стоял пред ним, глядя на круглую дверь. И был он пуст и потерян во тьме собственных дум. А над головой повелителя Ирия уже смыкались темные тучи. Летний гром грозил жителям рая ненастьем. На берегах торопливо сбрасывали крылья, оборачивались людьми и торопились спрятаться в теплых уютных домах. Те же, кто птичий облик предпочитал людской плоти, искали себе сухой кров.
— Понятно. Лучше б вы дома посидели! — нахохлился сокол, торопясь за хозяином в башню, к огню.
В раз помрачневшая комната показалась такой сырой, что к слезам Элишки добавился и насморк. Как маленькая девчонка, она забилась в угол рядом с кроватью и разревелась надрывно, горько.
А на полу валялась изорванная тряпка, которая некогда была любимым плащом, сшитым собственными руками. Элишка вообще мечтала сжечь эту пакость, чтобы огонь уничтожил не только ткань, но и воспоминания о дне, когда ей преподнесли самый жестокий урок.
Глава 12
Черная башня, непривычно тихая, хранила молчание, которое не нарушалось ни криками птиц (опасающихся летать вокруг черного пика), ни заливистым смехом или сказками, песнями одной белокурой девушки. В полной тиши лишь слышен был мерный разговор двух сторожил рая, разместившихся за столом в хранилище душ.
— Непривычно как-то, — передернул плечами Борис Васильевич. — Аж мурашки по коже. Аж мурашки от этой тишины!
— А ты спой, Борис Васильевич! — усмехнулась Пелагея, налив в блюдце горячего чая, и сдула пар.
— Эт тогда не чай пить надо! А настойку на хмеле! — сощурился он.
— А чай тебе, значит, не угодил! — хмыкнула женщина. — Рассказывай, сплетница наша, что там приключилось?
— Кто это тут сплетница! Я к твоему ведому, сокол, а не сорока! Да и не знаю я. Ибо не делилися они со мной. Прилетели оба пришибленные какие-то. Одна нос из своей коморки не показывает, второй, как туча грозная сидит на крыше или в покоях запирается, да пишет, пишет что-то. Сказитель!
Борис Васильевич с большим удовольствием уничтожал приготовленные женщиной сладости, жалуясь на хозяина.
— Вкусно-то как! — хвалил он. — И когда только успеваешь, и прясть, и готовить, и с душами разбираться!.. — Меж словом нахвалил нянюшку сокол-мужчина. — В общем, заметил я, что руку он повредил где-то. Представляешь? Прилетели, она — к себе в комнату спряталась, а он — стоит, главное, смотрю — а у него рука правая в царапинах, даже какие-то щепки из ран торчат…