Мой взгляд направлен на два роскошных куска мяса, которые лежат на тарелке.
— Никаких вакуумных упаковок, — говорит Франк, следящий за моим взглядом. — Только свежий товар. Прямо с прилавка. Такой свежий, чуть ли не мычит.
— Я еще не успел сказать тебе, что я — эксперт по бифштексам, — говорю я, уверенный в своих силах. Теперь мне все по плечу. Ведь я свободный человек. А свободный человек может все. Франк режет овощи и ставит сковороду на конфорку.
— Кровавый, средний или прожаренный? — профессионально спрашиваю я, как меня недавно научили.
— Мне кровавый, — говорит он.
— Будет сделано, — отвечаю я, и солю и перчу так, как, по моему разумению, это следует делать.
— Я поставлю музыку, — говорит Франк. Он уже покончил с салатом и заглядывает в духовку, чтобы проверить, как себя чувствует запекаемый в сливках картофель.
Я кладу мясо на сковородку, оно адски шипит. Франк удаляется в ванную, чтобы отлить, а потом идет в гостиную, чтобы выбрать какую-нибудь музыку. Я балую себя глотком пива. Франк купил и на мою долю. И жарю мясо. Сковородка шипит. Стол уже накрыт. Я переворачиваю мясо лопаточкой, и его дивный запах заполняет мои ноздри. Потом я совершаю прогулку по квартире, осматриваю гостиную, спальню и ванную. Классная квартира. Великовата для одного человека. Хотелось бы и мне иметь такие хоромы. Франку не приходится по утрам стоять в очереди в ванную.
Франк ставит «Металлику». Вот тебе и раз. Он не похож на фаната тяжелого рока.
— У меня почти тысяча семьсот дисков с такой музыкой, — гордо говорит он и показывает на семь больших стеллажей у стены. Все лучшие группы, Обязательный набор, не иначе. Но вот всплывают немецкие, шведские и американские группы, о которых я никогда даже не слышал.
— У меня есть абсолютно все норвежские диски, — говорит он, и я вижу, что разговариваю с настоящим фанатом тяжелого рока.
Но хватит о музыке, потому что в эту минуту раздается писк дымовой сигнализации.
— Я думал, ты и в самом деле эксперт по бифштексам, — Франк качает головой.
— Был экспертом, — говорю я и, уличенный во лжи, поникаю головой.
Мы отключаем сигнализацию и открываем окно. Из-за дыма сковородки не разглядеть. Но мы разгоняем дым руками и видим свои бифштексы: сверху они как надо, но внизу подгорели. Причем нехило. Это значит, когда переворачиваешь сковородку вверх дном, бифштекс не отстает от металла.
Мы срезаем бифштексы со сковородки и соскребаем с них подгоревшую часть. Остальное мясо такое твердое, что нарезать его можно только моторной пилой.
— Отличный бифштекс, — дразнит меня Франк, и я киваю, соглашаясь с ним. Мне не хочется говорить на эту тему.
А потому я рассказываю Франку о Рейдаре и его методах. Франк грустно качает головой.
— Слишком много труда, — говорит он. — Там, на улице… — Он показывает на окно, и мы видим, как зажигаются и гаснут огни в тысячах квартир. — Там, на улице, можно встретить всего несколько девушек, которые пришлись бы тебе по душе. Нечего и пытаться найти их.
— Верно. Есть лишь одна, одна-единственная, — говорю я и набиваю рот салатом.
— Ты заговорил, как Пер Гюнт, — замечает Франк.
— Что? — Кажется, совпадениям не будет конца! Я никогда не говорил Франку, что папаша играет Пера Гюнта.
— В этой пьесе есть место, где Пер говорит пример но так: «Черт бы побрал все путы. Черт бы побрал всех женщин. Кроме одной». Ты это имел в виду?
Я молча киваю и думаю, что меня как будто заперли в этой пьесе Ибсена. Что я и есть дурачок Пер, который слишком поздно понимает, что к чему. Это означает, что особенных надежд питать не приходится.
— А Карианна? — спрашиваю я, вспомнив его недавние слова.
— С ней я еще не покончил, — говорит Франк. И по его глазам видно, что это правда. — Может, я никогда с ней и не покончу.
— Да брось ты! — невольно вырывается у меня. Ведь если человек никак не может покончить с такой чепухой, то бессмысленно думать, что я когда-нибудь покончу с Каролиной. — Разве ты не свободный человек?
— Конечно, свободный. Но, может быть, я не хочу быть свободным… Черт его знает, — говорит он и вздыхает, как тысяча плакальщиц.
Я думаю о Каролине.
Раньше я никогда так о ней не думал. Я вижу перед собой ее лицо.
Каролина оживает у меня в голове.
Но мне все равно.
Мне вообще она по фигу.
Она мертва для меня, и я по-прежнему свободный человек.
И мне на нее наплевать.