— На кучу стеклянных осколков, поставленных остриями вверх так, что эта туша Адам, упав на них, порежется, превратившись в шашлык, отбивную или рагу.
— На твердую бетонную плиту, и эта воющая черепаха Адам станет таким плоским, что его можно будет засунуть в файл для бумаги.
— В бездонный колодец с водой, Адам торпедой долетит до дна и уже никогда не поднимется наверх, ибо утонет страшным образом и превратится в праздничный обед для акул и мелких рыбешек.
— В трещину от землетрясения, которая распахнется, словно пасть, схватит свою жирную добычу Адама и снова захлопнется. Потом снова откроется на три секунды, рыгнет, скажет: «Спасибо за обед!» — и захлопнется уже навсегда.
Светлые перспективы. А в общем-то я еще целый час сижу в кафе и заказываю себе одно капучино за другим. Живот мой вот-вот лопнет. Но сваливать я не собираюсь. Ведь я не сдался. Я упрям, как осел, и цепляюсь за свое место.
Маленькая Буря один раз улыбнулась мне из-за стойки. Но больше я ее в тот день не видел. Мне даже показалось, что я должен достать свой список и еще раз записать пункт «Облажаться». Не знаю, сколько раз нужно попадать в идиотское положение, чтобы это считалось? Может, взрослые реже попадают впросак? Надо будет спросить у Франка. Мне кажется, что не будь этих мелких пакостей, я понемногу начал бы походить на него. Впрочем, ну его к черту, я не хочу становиться таким, как Франк. Хочу остаться самим собой. Но сейчас я все же решаю поступить так же, как он: возьму тайм-аут и подумаю. Если бы только я не был такой голодной акулой. И, как уже говорилось раньше, акулы всегда должны двигаться только вперед.
Мы берем на сегодня тайм-аут, и я, как акула, плыву вперед.
Пятница, 19 июля
Я понимаю, что у людей бывают тайны. В каждом из нас есть местечко, где мы прячем ото всех секреты, сложенные в бочонки и ведра. Я думаю о Франке. Он говорит, что взял тайм-аут, чтобы поразмыслить, и что не знает, куда идти или кем стать в своей новой жизни. Но, по-моему, он врет. Не потому, что скрывает что-то темное или опасное. А просто не хочет, чтобы кто-то знал о его планах. Наверное, они такие личные, что он просто еще не смеет их обнародовать. Честно говоря, я не знаю, что он собирается делать. Но догадываюсь. И думаю, что моя догадка верна.
Я разглядываю свою семейку, сидящую за завтраком. Что, собственно говоря, я знаю про Сёс? Это я так, для примера. Мне известно, в чем заключается ее работа. Как выглядели некоторые ее парни. Знаю, что у нее на щиколотке есть татуировка. Знаю, как от нее пахнет по утрам и какое у нее бывает утром настроение. И еще, кроме этого, вижу гору мелочей, которые, как мне кажется, и есть настоящая Сёс. Но на все сто я не уверен.
Или мама. Кто поверит, что она когда-то была панком? Кто поверит, что она родила меня и Сёс? Кто поверит, что она — Шеф в своем магазине? И о чем, например, она думает, когда мы все уже спим? Может, она бродит тихонько по квартире — как я несколько дней назад — и пытается найти какие-нибудь вещи, которые рассказали бы ей о нас? Может, заглядывает в наши дневники (у кого они есть), в наши ящики (если они не заперты), включает мой компьютер и т. п., чтобы узнать наши тайны? Может, иногда мы все ее так достаем, что она подумывает о том, чтобы прихватить все наши сбережения и сбежать? Просто уехать. В другую страну, найти себе любовника и начать новую жизнь? Целовалась ли она когда с другим мужчиной, кроме папаши, особенно после того, как они стали жить вместе?
А папаша? Ведь из-за него начались все эти вопросы и подозрения. Ведь именно о нем пойдет речь сегодня. Сегодня папашин день. Ведь именно он, который может оказаться убийцей, дамским угодником, черепахой, подлецом или зомби, договорился о какой-то встрече на сегодня и никому в семье не сказал об этом ни слова.
Ни единого словечка.
Молчит, как воды в рот набрал.
Единственное, о чем он готов трещать, это о Пере Гюнте. А об этой рыбине никто из нас не желает слышать. Поэтому он держит рот на замке. Он только присутствует. Так, как присутствовал всю мою жизнь. Сидит на своем месте — папаша и папаша. Все как всегда. И только я один знаю, что у него есть страшная тайна и, может, очень скоро изменится жизнь каждого из нас.
После завтрака я начинаю следить за папашей. Сперва я подвергаю его испытанию. Мы вместе выходим на улицу. Я — с велосипедом. Он машет мне и направляется на остановку трамвая на Биркелюнден. Я еду по улице и, как только он отворачивается, ныряю в первую же боковую улицу. Объехав церковь, я останавливаюсь. Выглянув из-за угла, вижу папашу. Он смотрит на часы, я тоже смотрю на часы. До девяти еще далековато. Времени у него достаточно. Именно в этом он и убеждается. Потому что вдруг будто принимает решение. И, надув грудь колесом, словно ему трудно дышать, топает к центру, то есть прямехонько в мою сторону. Я прячусь за церковью и жду, когда он появится и пойдет по трамвайным шпалам в город. Но жду напрасно: папаша либо испарился, либо вернулся домой. Во всяком случае, я его больше не вижу.