Я напрягаю все извилины, потею, страдаю, ем пиццу и пытаюсь найти, что у нас есть общего, как сказал бы Франк. Интересы, хобби, музыкальные группы, компьютер — все что угодно, только бы к нам вернулось то тепло, с которого мы начали.
Но Клаудия выглядит далекой. Надменной. И если уж быть до конца откровенным, мне кажется, что я чувствую присутствие Каролины. Клаудия на 10 % становится Каролиной. Я хочу произвести на нее впечатление и говорю:
— Меня интересуют дебаты по экономике, государственному устройству и политике.
Заносчиво сказано. Но что Адаму — экс-принцу этой истории — остается делать, если еще, немного и ему придется выпрыгнуть из этой кухни на своих лягушачьих лапках? Рядовой Адам потерял под собой всякую опору. Может быть, ему следует отказаться от защиты этой высоты и отступить на запасные рубежи? Но он не сдается без последней попытки.
Клаудия подозрительно, изучающе смотрит на меня.
— И что же ты думаешь о напряженной обстановке на Балканах? — спрашивает она.
Рядовому Адаму приходится отступить.
— Упс! — говорю я и в корне меняю тему разговора. — Ты любишь поесть?
— Люблю, — отвечает она с нежностью во взгляде.
Ее глаза говорят мне, что она едва ли может прожить без овощей, мяса, рыбы, лакомых бутербродов, свежего хлеба и тому подобного.
— Я специалист по бифштексам! — восклицаю я. Все-таки я выпалил это. Несмотря на предупреждение Франка.
— Терпеть не могу мяса, — замечает она и берет себе еще кусок пиццы. — Думаю, я стану вегетарианкой.
— Я слышал, что в «Макдоналдсе» продают вкусные вегетобургеры, — говорю я.
— В «Макдоналдсе» вся еда невкусная, — возражает она, и я опять слышу нотки Каролины.
СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! — мигает в моей голове сигнальная лампа.
— Хочешь сигару? — спрашиваю я и достаю купленную еще днем пачку. Я подумал, что раз уж это числится в моем списке, у меня будет подходящий повод выполнить и этот пункт.
— От сигар пахнет или молокососами, или дедушкой, — отвечает Клаудия-Каролина и пьет пиво так, что оно булькает в горлышке бутылки.
— А ты не против, если я закурю? — я срываю с пачки целлофан.
— У нас дома не курят, — говорит она. — Но уж если тебе так приспичило, садись на балконе и дыми себе на здоровье.
СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! СМЕНИ ТЕМУ! Красные сигнальные лампы работают сверхурочно. Бред какой-то.
Смущенный Адам убирает сигару обратно в пачку. Скоро я смогу только квакать. Странный получается вечер.
— Солнце — крутой бог, — бормочу я и с горечью думаю о всех тех утрах, когда я поднимался на элеватор и исполнял свой долг. И что же этот бог дал мне взамен?
— Что? — спрашивает Клаудия.
— Солнце — крутой бог, — повторяю я, чувствуя себя идиотом.
— Что ты хочешь этим сказать?
Теперь все ее внимание направлено на меня. Каролина испарилась, передо мной сидит Клаудия, и ее голубые глаза с интересом смотрят на лягушку Адама, который снова начинает чувствовать себя принцем. Я рассказываю ей о договоре с Солнцем, и она спрашивает, зачем мне понадобилась это сделка. И я выкладываю ей все. О плане стать взрослым. О моем списке. О Каролине. Клаудия внимательно слушает. Она перестает есть. Она забывает пить. Вместо этого она словно приклеивается к моим словам и задает забавные вопросы в самых-самых глупых местах. Наконец она говорит:
— Ты необычный парень.
— Гм-м, — отвечаю я, не придумав ничего лучшего.
«Необычный» может означать многое. Я даже не понимаю, положительная ли это оценка. Гитлер тоже был необычным. Но не уверен, что я хотел бы, так сказать, с ним пообедать.
— Я счастлива, что ты пригласил меня. Хотя мы здесь… — говорит она и разводит руками. И это напоминает мне, что мы с ней в квартире одни.
Я
и
Клаудия
одни
в совершенно
пустой
квартире.
Мы
можем
делать
все,
что
захотим.
Это проносится у меня в голове, и при мысли, что я у нее дома, у меня дрожат колени. Мы одни. Она и я. Это страшно. Это невероятно. В это невозможно поверить.
Клаудия хватает мои руки, и я их не отнимаю. Я жду, что руки у нее окажутся ледяными, такими же, как у папаши. И вздрагиваю, прикоснувшись к ее горячим ладоням. Мы сидим за столом друг напротив друга, переплетаем пальцы и говорим о том, что значит быть взрослым.