Он бросил на меня очередной беглый взгляд.
Осознав, что все на небольшом причале теперь уставились на нас, я взяла его за руку и повела за собой, пока мы не оказались перед открытым контейнером.
Я отпустила его только тогда, когда взялась за край ящика и аккуратно переступила через бортик, поочередно перекинув ноги. Оказавшись внутри, я подвинулась к дальней части ящика, оставив Ревику место, чтобы последовать за мной. Я заметила, что материал слегка проседал под моими ботинками, как толстый губчатый коврик. Это стало ещё заметнее, когда я опустилась на колени, а затем легла на органический металл.
Улёгшись на спину, я посмотрела на Ревика, снова поддев его своим светом.
«Давай, — я сохраняла свои мысли нейтральными, почти деловитыми. — Как ты и сказал, это единственный способ. И я помогу. Обещаю».
Я почувствовала, как верхние уровни его света искрят от паники.
Ничего не отразилось на его лице или, наверное, в его нижних уровнях его света, когда он перебросил ногу через край ящика. Он сделал один шаг, затем опустился одним грациозным движением, улёгшись на спину рядом со мной.
Клянусь, я слышала его сердцебиение, даже лежа в полуметре от него.
— Готовы? — спросил Погро сверху.
— Просто закрой крышку, — твердо сказала я. — Сейчас же.
Ревик рядом со мной напрягся, словно всё его тело превратилось в камень. Я посмотрела на него, наблюдая, как его лицо скрывается в тени, когда они опустили над нами зеленовато-зеркальную крышку.
Ревик тут же схватил меня за руку.
— Бл*дь, — произнес он. — Бл*дь… Элли.
Я крепко стиснула его пальцы в ответ.
— Всё хорошо, — сказала я ему. — Эй. Всё хорошо. Ревик… сосредоточься на мне. Сосредоточься на моём голосе, ладно?
Он задышал тяжелее, пыхтя и глядя в потолок.
Я вообще не видела его своим физическим зрением, но достаточно чувствовала через связь между нами и почти могла вообразить, будто вижу его. Чувствуя панику, кружившую в его свете, я поймала себя на том, что радуюсь звукоизоляции ящика.
И всё же я почти видела, как он прикусывает язык, чтобы не нарушать тишину.
Повернувшись на бок, я начала гладить его по рукам и бокам. Я чувствовала, что его дыхание становится тяжёлым, сердце гулко колотится под моими пальцами. Его кожа покрылась лёгким слоем пота, сделавшись нехарактерно прохладной, почти липкой.
Я чувствовала, что мои прикосновения сбивают его с толку, завладевая его вниманием, отвлекая его.
Я осознала, что вообще не чувствую движения за пределами ящика.
— Амортизированный, — сказал Ревик, и его голос напоминал хрип. — Ящик должен быть амортизированным. То если, если они включат глушители, мы можем сколько угодно двигаться, но не сдвинем ящик, и нас не услышат, что бы мы тут ни делали…
Я перебила его, чувствуя, куда он ведет с этим всем.
— …То есть, если они нас уронят, мы не пострадаем, — сказала я с лёгким весельем в голосе. — Это успокаивает.
Он умолк, всё ещё глядя в темноту и тяжело дыша.
— Ревик, мы по-прежнему на лодке, — сказала я ему. — Мы в лодке. Они погрузят нас на баржу, помнишь? Затем они понесут нас. Мы наверняка этого не почувствуем. Мы наверняка ничего не почувствуем, пока они не откроют ящик на той стороне…
— Элли, — перебил он. — Это не помогает.
Я кивнула, сохраняя свой свет и голос спокойными.
— Ладно. А что поможет?
— Разговоры не помогают, — сказал он, как будто задыхаясь. Он протянул руки, дотронувшись ладонями до потолка ящика и ощупав гладкую поверхность. — Разговоры не помогают, Элли. Это вызывает стресс. Я стараюсь думать о другом…
— Ладно, — я схватила его за руку, найдя его запястье и опустив обратно. Переплетя наши пальцы, я прижала наши руки к его боку, подвинувшись ближе и гладя его живот другой рукой. — Хочешь, я помассирую тебе спину? — предложила я. — Ты мог бы перевернуться, и…
— Нет, — перебил он. — Нет, Элли.
Его другая рука теперь ощупывала бок ящика.
Я гадала, осознает ли он вообще, что делает.
— Эй, — я потянулась к его подбородку и повернула лицом к себе. — Эй, сосредоточься на мне. Сосредоточься на мне, хорошо? Забудь про дурацкий ящик.
Я чувствовала, как Ревик пытается, силится прислушаться ко мне. Сжав руки в кулаки, он слегка повернулся на бок, всё ещё дыша слишком тяжело, и закрыл глаза, пытаясь заблокировать любое осознание того, где он находится. Я чувствовала, как он пытается медитировать, опустошить свои мысли, считать вдохи, сосредоточиться на сердцебиении, на звуке моего дыхания.
Его ладонь нашла моё сердце. Он прижал ладонь к моей груди, стараясь почувствовать каждый удар.
Но я ощущала панику, гложущую его разум.
Она была слишком стремительной и не подчинялась разуму.
Она не подчинялась логике или какой-то внятной нити повествования, и уж тем более какому-либо подобию будничности. Я даже не чувствовала в нём много воспоминаний или сознательных травм, или даже образов, сопутствовавших страху.
Такое чувство, будто какая-то его часть просто покатилась под откос.
И чем дольше это продолжалось, тем сильнее нарастало напряжение, и вот уже его дыхание начало застревать в лёгких, а сердце заколотилось так быстро, что я забеспокоилась, как бы у него не случился сердечный приступ.
Когда я попыталась почувствовать его свет, в этом свете жило нечто почти биологическое.
Такое ощущение, будто его накачали наркотиками.
Полежав там ещё несколько секунд, я начала задаваться вопросом, может, нам стоило накачать его наркотиками. Я не беспокоилась, что кто-то может нас услышать, даже если он закричит. Но если он по-настоящему слетит с катушек, он может использовать телекинез и попытаться силой вырваться из ящика.
До меня впервые дошло, что это может стать крупной проблемой, бл*дь.
Не столько для самого Ревика, как я беспокоилась изначально. Это может оказаться большой проблемой для всей операции. Мы все могли погибнуть.
Я почувствовала, что его сердце колотится всё быстрее и быстрее, пока он смотрел в темноту. Я пыталась успокоить его своим светом. Я посылала тепло, заверение, любовь, спокойствие. Я посылала образы Лили, нас втроём при нашей последней встрече в том отделении резервуара на корабле.
Казалось, вообще ничто не пробивалось сквозь его панику. Всё как будто соскальзывало с поверхности его aleimi, не задевая его и не влияя на заряд в его свете.
Я положила ладонь на его член.
Ревик дернулся всем телом.
Повернувшись в темноте, тяжело дыша, глядя на меня, он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет, Элли.
Я нахмурилась, но не убрала руку.
Его паника усилилась, когда я продолжила массировать его там.
Она усилилась, но изменилась.
Я почувствовала, что фокус его внимания сместился с ящика, темноты и нашей неспособности выбраться. Вместо этого его сознание разделилось, и в его свете зародился новый конфликт, когда он начал беспокоиться о том, что я делала, и стоит ли ему позволять мне делать это. Две вещи воевали в его свете и разуме, и это сумело разрядить большую часть того напряжения, которое назревало в верхних структурах его света.
Скользнув поверх него, я стала расстёгивать пряжку его ремня.
Ревик издал стон, стиснув мои волосы в кулаке.
— Чёрт возьми, — он крепче сжал ладонь. Я ощутила, как по его свету пронеслась жаркая волна агрессии, от чего его спина и тело напряглись, и он умолк. Я чувствовала, как ему хочется наорать на меня, обозвать, говорить дерьмовые вещи, но и этого он не сделал.
Он даже не пытался сбросить меня с себя.
Подвинувшись ближе, я просунула свою ногу между его ног и открыла свой свет.
Ревик издал надрывный стон.
Когда я сильнее открыла свой свет, его рука обвила мою талию, крепко прижимая меня к нему. Его спина непроизвольно выгнулась, когда я сильнее навалилась своим весом.
— Бл*дская сука… — пробормотал он.
Он сказал это тихим, хриплым голосом, но я уже чувствовала, как его свет начинает смещаться.