— Хвала! — поддержал Бектемир. — Мы дойдем до самого гнезда фашистов и устроим великое торжество.
Солдаты продолжали шумно беседовать. Но один из бойцов, хмурый, недовольный, проворчал:
— Немец не оставит нас. Техника у него сильная. Не видели, что ли!
Сразу раздалось несколько голосов:
— Ишь ты, как заговорил.
— Фашиста трясет, а он руки поднимает.
— Почему же руки? — удивленно заморгал боец. — Я просто говорю, что техники у него много.
Но его уже не слушали.
— Когда упоминают фашиста, твоя душа уходит в пятки. Оставьте, не пугайте бедняжку, — подкрутил усы Дубов.
— Не о том я, — оправдывался боец.
— Да что ты говоришь? Давай уж тогда раскрывай ворота. Поднеси ему хлеб и соль, — вступил в разговор коренастый сибиряк.
— Джигит должен быть смелым, друг, — мягко произнес Бектемир. — Смелого и пуля боится.
Круг солдат у костра становится все более плотным. Продрогшие от холода, бойцы беспрерывно курят: хоть так согреться. Разговор идет об отваге, о заботе командиров, о героизме прославившихся солдат.
Спать никто не собирается. Да и нельзя.
Сегодняшняя тишина подозрительна.
— Это тишина перед бурей.
Как только наступил смутный рассвет, сразу начался бой.
Заговорила артиллерия. Орудия плотным огнем прижали немцев к земле.
— Не уйти врагу! — весело крикнул Дубов. — Право, не уйти.
Бойцы слышали, да многие и видели, как за последнее время оснащаются наши части боевой техникой.
— Держись, фашист! Пришел тебе конец…
Наконец, наступили дни, когда наши бойцы, наши джигиты, подобно львам, с сердцами, переполненными любовью и преданностью Родине, пошли в наступление.
На этом славном пути их не страшила смерть. Самоотверженность их не знала предела. Каждый готов был отдать Родине жизнь. Да будут прославлены в веках их имена!
В первые же дни этой небывалой битвы великого народа радостная весть о победе, подобно молнии, разнеслась над всей страной. Народ напряженно ждал новых вестей каждую секунду, каждый миг. Всем было ясно, что начался важнейший и решительнейший период Великой Отечественной войны.
Растаптывая врага, упорно наращивая изо дня в день наступление, мы шли вперед.
Одна была цель — сжать врага в кольцо и задушить его, уничтожить.
Росли груды вражеских тел, корежилась в огне немецкая "несокрушимая" техника.
Советские бойцы, твердо уверенные в своей победе, шаг за шагом продвигались вперед.
Шел вперед и Бектемир — закаленный в боях, опытный солдат. Довольный, он шел бок о бок вместе со своими друзьями.
В деревне продолжается бой. Фашисты стреляют из-за заборов, разбитых окон. Но они бессильны перед яростной атакой советских солдат.
Вот уже тянутся вверх скрюченные пальцы гитлеровцев, раздаются хриплые возгласы:
— Гитлер капут….
Падают фашисты на улицах русской деревни.
Но и в наших рядах потери.
… Бектемир внезапно пошатнулся и упал.
— О, сволочи! — сквозь зубы выругался боец.
Подбежала медсестра, с трудом подняла его.
Бектемир, обхватив рукой шею девушки, с трудом добрался до полуразрушенного домика.
Девушка ловко и быстро, не причиняя боли, перевязала ему пробитую ногу.
— Что там, сестра?
— Ничего особенного. Но придётся полежать. — Она ласково погладила горячий лоб Бектемира. — Рана неопасная, заживет.
Бектемир благодарно кивнул, но лицо его побледнело.
— Ничего, ничего, — повторила медсестра. — До свадьбы заживет.
Бектемир, пытаясь преодолеть боль, лежал, сжав зубы, с закрытыми глазами. От теплого дыхания Дубова, который, вбежав в комнату, сразу же опустился перед ним на колени, он широко раскрыл глаза.
— Что с тобой? — торопливо спросил Дубов, пытаясь скрыть тревогу и испуг.
— Все в порядке, — слабо улыбнулся Бектемир.
Дубов положил свою тяжелую, сильную руку на плечо друга, который хотел подняться.
— А ну, посмотрю. Э… да ничего особенного, выздоровеешь, дружище! Но пока ты не ходок. Для пехоты ноги нужны. До свидания, дорогой.
Бектемир продолжал слабо улыбаться.
— Напиши о себе, — сказал Дубов и крепко поцеловал Бектемира.
— Прощай, друг. Если умру — прощай навеки… — вдруг торопливо произнес Бектемир, задыхаясь от боли и горя.
— Да что ты чепуху говоришь! Нам еще до Берлина шагать! Ну! Держи голову выше! — Дубов шагнул к двери, но остановился и, улыбнувшись еще раз, бодро сказал: — Выше голову! В Берлин мы войдем вместе!