А тем временем близились выборы 1988 года.
— Не трогайте Рабина, — предупредил Шамир своих людей перед началом предвыборной борьбы. — Он прекрасный министр обороны. Дай Бог нам такого.
И в период выборов Ликуд сосредоточил огонь своей тяжелой артиллерии на Шимоне Пересе. Ни один орудийный ствол не был повернут в сторону Рабина.
Но блок рабочих партий вновь потерпел поражение, и Рабин впервые проявил подлинное беспокойство. Шамир, конечно, очень хотел оставить портфель министра обороны в столь надежных руках, но все же перспектива отставки замаячила на горизонте.
Человек действия, Рабин приходил в ужас от мысли, что ему придется четыре года провести в оппозиции, не выполнив задуманного, не покончив с интифадой. И Рабин выступил самым горячим сторонником правительства национального единства, сделал все, чтобы склонить чашу весов в эту сторону. Его поддержал Перес, которому также не улыбалось прозябать в оппозиции.
И они своего добились. Старые соперники вновь впряглись в одну упряжку. Шамир вновь направлял внешнюю политику, Перес оздоровлял экономику, а Рабин подавлял интифаду.
Вновь пошла обычная рутина.
Рабин всегда начинал свой рабочий день в шесть утра. Читал газеты, как документы. В семь утра сидел уже в своей канцелярии. В семь вечера все еще был там. У него был ненормированный рабочий день.
То небольшое количество тепла, которое в нем еще оставалось, он хранил для семьи и для наиболее близких из старых друзей. Остальные, приближаясь к нему, ощущали леденящий душу холод.
Его часто видели в буфете Кнесета. Обычно он сидел один. Иногда к его столику присаживался старый приятель Шевах Вайс. Больше никто не осмеливался на подобную фамильярность. Холодное почтительное пространство неприступности отделяло его от окружающих.
Опрокинув порцию виски, Рабин возвращался в зал заседаний.
Как оратору, ему было далеко до лавров Цицерона, но слушали его охотно. Немного статистических данных. Глубокомысленное обобщение: «Это борьба двух народов за одну землю». Оперативные сведения: народные избранники любят находиться в курсе военных событий. Солидарность с армией: «Я горжусь нашими солдатами, с честью выполняющими свой долг». И уже в самом конце, как рефрен, знаменитое выражение: «Насилием они от нас ничего не добьются».
Так продолжалось довольно долго.
Вернувшись из Соединенных Штатов, Рабин обещал покончить с беспорядками в считанные дни. В январе он уже не был столь оптимистичен и признал на заседании кабинета министров, что и понятия не имел о размахе волнений. Через несколько недель, на встрече с солдатами в Рамалле, Рабин сказал:
— Мы приведем их в чувство в течение месяца.
Прошел месяц, и министр обороны, выступая по телевидению, неохотно выдавил из себя:
— Эта борьба носит затяжной характер, и неизвестно, когда закончится.
С тех пор Рабин перестал выступать в роли провидца.
Он не победил интифаду. Но и не потерпел поражения. И он действовал открыто, ничего не скрывая. Как гири, на чашу весов швырял цифры. И мы знали, сколько у нас и у них убитых и раненых. Знали, сколько взорвано, разрушено, зацементировано арабских домов.
Бойцам бригады Голани Рабин разъяснил, что от них требуется:
— Врежьте им. Бейте по рукам и ногам. По телу. Мы оставим бунтовщикам шрамы на всю жизнь.
Раньше солдатам разрешалось бить только в случае крайней необходимости.
Слюнтяйство.
Рабин приказал бить, чтобы наказать. Дабы неповадно было.
Ни разу нотка сожаления не прозвучала в его голосе. Ни разу он чисто по-человечески не посетовал на то, что приходится прибегать к столь жестоким мерам.
Жертвы? Кровь? Взаимное ожесточение?
Да. Так будет до тех пор, пока они не поймут, что насилием ничего не добьются.
А как тяжело отразилось все это на израильском престиже!
Миллионы людей во всем мире не только видели на голубых экранах дым горящих покрышек и палки в руках израильских солдат. Они слышали призывы Ицхака Рабина, произносимые без тени эмоций, монотонным голосом, и поэтому особенно страшные:
— Бейте их. Ломайте им кости. У нас еще никто не умирал от побоев.
Своим немногочисленным критикам Рабин ответил:
— Мы не можем ради симпатий мировой общественности жертвовать жизненными интересами нации.
Рабин не только говорил. Он отвечал за каждое свое слово. Его слова можно было расставить, как вехи, на том пути, по которому мы шли.
Куда?
Сначала были палки и газ. Потом пластиковые пули. Они тоже убивали. Все зависело от расстояния. Но кто же следил, с какого расстояния стреляли солдаты? Появились и железные сети, в которые бунтовщиков отлавливали, как диких зверей. И несмываемая краска. И длинная цепь запрещений и коллективных наказаний. В целых деревнях отключался газ, свет и телефон. Запрещалась обработка полей.