Это было не просто поражение на выборах. В Израиле произошел политический переворот. Нетаньягу, став премьер-министром, застопорил реализацию соглашений в Осло. Начиналась новая эпоха, в которой Шимону Пересу не было места. Время старой гвардии, создавшей имперский Израиль и определявшей его историю почти полвека, прошло…
Прощание с джентльменом
Аба Эвен
Не то диво, что партия Труда выбросила его за борт. Поразительнее всего, что это произошло так поздно. Все раздражало в нем: огромный интеллект, знание языков, отточенное ораторское искусство и, конечно, то, что он был джентльменом до мозга костей, привыкшим к английскому рафинированному укладу жизни, носившему с собой свой маленький уютный мир.
Всю жизнь он напоминал экзотическое растение, укрывшееся под стеклянным колпаком от лучей тропического солнца.
Ему не могли простить ни изысканных манер, ни блестящих фраз и необычайных сравнений, придававших особый колорит его языку.
Человек книги, он не прокладывал дорог, не ворочал глыб, не строил страну «своими руками».
Большеголовый, с массивным подбородком, тяжелым зобом, круглыми глазами и похожим на клюв носом, он напоминал какаду, случайно попавшего на птицеферму и с удивлением прислушивающегося к галдежу и кудахтанью.
В самые трудные годы он твердой и осторожной рукой направлял израильскую политику, обеспечивая ей вес и значение на международной арене.
Лишь Шимон Перес был ему интеллектуально близок из всего партийного анклава. Аба Эвен без колебаний поддержал его, когда началась борьба за лидерство между Рабином и Пересом. Но тогда выиграл Рабин. Мстительный и злопамятный, он отнял у Эвена портфель министра иностранных дел и заставил удалиться в политическое изгнание.
Прошли годы, и тот, кто его понимал и был ему близок, в угоду черни бросил верного соратника на произвол судьбы.
Стоя у руля старого партийного судна с протекающим днищем, сломанными мачтами и порванными снастями, Перес надеялся привести его в надежную гавань. И не мог протянуть руку тому, кто стал ненужным балластом.
Июнь 1988 года. 1260 членов Центра партии Труда выбирают кандидатов в Кнессет. 7 первых мест забронированы. Остальные кандидаты будут определены тайным голосованием.
Шимон Перес сидит на почетном месте, благожелательно посматривая на свою гвардию, которую он скоро поведет в предвыборные баталии. К нему пробирается секретарь, аккуратный и исполнительный молодой человек, и, наклонившись, тихо шепчет:
— Эвен не прошел в первую десятку.
Перес хмурится. Потом встает и, расточая улыбки делегатам, спешит в соседнюю комнату, где пластом лежит на кушетке секретарь партии Узи Бар-Ам. У него прострел в спине, двигаться он не может, но, принесенный сюда на носилках, лично дирижирует событиями, от которых зависит будущее партии.
— Надо попросить Эвена баллотироваться во вторую десятку, — говорит Перес, но привычной уверенности не чувствуется в его голосе.
Бар-Ам не в восторге от предложения Переса.
— По-моему, этого не следует делать, — отвечает он после раздумья. — Мы не можем гарантировать, что Эвен войдет во вторую десятку. Если он провалится, вся ответственность за позор падет на наши головы. Пусть Эвен сам решает свою судьбу.
Перес колеблется секунду, потом наклоняет голову в знак согласия. 30 минут остается у Абы Эвена, чтобы решить, следует ли ему продолжать борьбу. Таких ударов судьбы он давно не испытывал. Он сидит, наклонив вперед грузное тело. На нем модный пиджак, элегантная рубашка и светлый галстук. В глазах недоумение и почти детское выражение обиды. Рядом, нахохлившись, как воробушек, примостилась Сюзен.
— Я не понимаю, как это могло случиться, — бормочет Эвен. Один из стоящих рядом друзей говорит нарочито бодрым голосом: — Ты должен прорваться во вторую десятку. Главное — стать членом Кнессета, а там кто будет помнить, под каким номером ты был избран.
В последнюю минуту, когда список уже закрывался, Эвен решился. Он баллотируется. Перес чувствует себя неловко. Он расхаживает от делегата к делегату и просящим тоном говорит:
— Эвен должен пройти. Он нужен партии.
Большинство делегатов, пряча глаза, не реагируют на призыв своего лидера.