— Господин Бегин, я слишком вас уважаю, чтобы повторить вслух эту гадость. Спросите у Галили…
И Бегин, узнав эту историю от Галили, обиделся, как ребенок.
— Эзер отзывается о нас всех казарменным языком, — пожаловался он своему секретарю Кадишаю.
Отношения между вождем и строптивым мушкетером совсем охладились. Вейцман сложил с себя полномочия председателя правления Херута и отошел от партийных дел.
Но в канун выборов 1977 года Бегин вновь призвал к себе опального строптивца.
— Что случилось с моим любимым генералом? — спросил он ласково.
— Я не хочу, чтобы мы пришли к власти, когда мне будет 70 лет, — ответил Вейцман.
— Что ж, — усмехнулся Бегин, — от тебя будет многое зависеть. Ведь именно ты будешь руководить нашей предвыборной кампанией.
— Значит, я стану министром обороны в 53 года, — весело закончил Вейцман.
Искусно дирижируя предвыборной борьбой, он во многом способствовал победе правого лагеря. Бегин стал премьер-министром после почти тридцатилетнего прозябания в оппозиции. Осенью 1977 года Вейцман получил портфель министра обороны, как он и предвидел, в 53 года, и стал одним из творцов Кемп-Девидских соглашений.
В течение всего периода переговоров с Египтом Вейцман вместе с Даяном уговаривал, подбадривал, убеждал Бегина. И Бегин им этого не простил. Ему казалось, что если бы не Даян и не Вейцман, он не пошел бы в Кемп-Девиде на столь болезненные для национального самолюбия уступки.
Вейцман же делал все для того, чтобы мир с Египтом превратился в подлинный мир. Он установил прочные личные связи с египетскими лидерами, регулярно посещал Каир и Александрию.
— Как жаль, что вы не египтянин, — однажды сказал ему Садат с грустной улыбкой. — Когда меня убьют, приезжайте на мои похороны…
— Господь не допустит этого, — ответил Вейцман. И ошибся… Творцы великих перемен обычно быстро сходят с политической сцены. Им не прощают ломки незыблемых устоев…
Недоброжелателей раздражала странная дружба Вейцмана с египетским президентом. Они утверждали, что Садат видел в Вейцмане слабое звено в израильском руководстве, которое старался использовать для давления на Бегина. Вейцман реагировал на эти обвинения непечатными выражениями.
За несколько дней до своего ухода он сказал на заседании партийного руководства:
— До чего докатилось нынешнее правительство! Вместо того, чтобы использовать мир с Египтом как мощный мотор, оно превратило его в национальную катастрофу.
Убедившись, что для Бегина палестинская автономия — лишь звук пустой, Вейцман вернул ему портфель министра обороны. Бегин не сожалел об этом.
Осенью 1979 года Вейцман был исключен из партии за резкую критику вождя и на время отошел от политической жизни.
С тех пор Вейцман и Бегин встретились лицом к лицу только один раз. Произошло это на церемонии обрезания сына заместителя министра транспорта Моше Кацава. Опоздавший Бегин, увидев Вейцмана, с интересом наблюдавшего за ритуалом, подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и несколькими банальными фразами. «Ага!» — смекнул заметивший это журналист. И на следующий день тиснул статейку о том, что Вейцман, дескать, беседовал с Бегином о своем возвращении в Херут.
— Правда ли это, господин Вейцман? — налетели журналисты.
Тонкая улыбка появилась на его губах.
— Я не вернусь в эту партию ни через обрезанную пипиську сына Моше Кацава, ни каким-либо другим, более приличным способом, — оборвал он кривотолки.
Покинув большую политику, Вейцман делил свое время между роскошным офисом в Тель-Авиве и виллой в Кейсарии, где написал книгу «Битва за мир».
Ему предлагали кафедру в университете — он отклонил это лестное предложение. Уговаривали совершить лекционное турне по Соединенным Штатам — он отказался.
— Да ты что, — изумлялись друзья, — как можно отказываться от пяти тысяч долларов за лекцию?
— Нет, — отвечал Вейцман. — Я не поеду разъяснять политику этого правительства. Ругать его в Америке мне не пристало, а хвалить тех, кто, по моему глубокому убеждению, ведет Израиль к катастрофе, — не могу.
Ему и без Америки приходилось много разъезжать. И по делам бизнеса, и чтобы рекламировать свою книгу, содержащую описание событий, предшествовавших установление мира с Египтом.
И все-таки бывший министр обороны, человек, привыкший к совсем иному ритму жизни, старый политический дуэлянт, не мог не чувствовать внутренней пустоты, утратив привычное поле деятельности.