— Ну, значит, пошли они, ясно куда — к соседке. И, понятное дело… это самое … отомстили.
Девка так залилась, что чуть не сбила со стола тарелку, и Наталья Петровна подумала: вот ведь, расколотит, а кому платить?
— Отомстили, значит. Потом, через час, она, соседка, опять к нему: «А давай еще раз… отомстим!» — Николай Иванович опять засмеялся, девица — само собой. Откинула голову, рот разинула, как петух. Или как давеча здешняя начальница. Разинула, а сбоку одного зуба нету, щербатая.
— А он… он… — закончил Николай Иванович, крякнув, — он ей: «А я не злопамятный». Вот так.
Николай Иванович налил, расплескивая, девице, себе, а потом (вспомнил) и Наталье Петровне. Спросил:
— Выпьешь с нами? Вот и Наташа приглашает.
Она не ответила, только головой покачала… А ведь саму-то ее он только в первый год, когда познакомились, называл Наташей… Потом, как поженились, сразу стала Натальей, родился Миша — «мать», ну, вроде шутки — молодая еще была. А в последние годы? Нет, никак не звал, как-то обходился.
Наташечка хвать рюмку — и нету. Не поморщилась, будто ей вода. Сказала: «За все хорошее!» и дальше давай болтать. Все про какого-то профессора иностранных языков, как она с ним познакомилась у гастронома:
— Я сразу, на улице еще внимание обратила: мужик с бабками — дубленка, шапка из соболей, кейс — «дипломат»… нет, я не почему-либо, не подумай. Ну, зашли в магазин, я сперва всегда через гастроном пропускаю… нет, Коля, я не алчная, но для меня, если мужчина жадный — всё! А здесь я приятеля жду, а ты на дядьку моего похож, на дядю Леву, он в Москве живет, академик…
Голос у Наташечки был хриплый, говорила она скоро, так что разобрать можно было не все. Тем более, заиграл оркестр.
…Стало тепло и спокойно. Сквозь музыку монотонно доносилось: «Пришли к нему»…
Куртка замшевая… шампанское три бутылки, … конфеты ассорти, нет, ты представляешь, Коля?.. Ну, упакованный мужик, я тебе сразу скажу… Упакованный! В ванной одной косметики рублей на пятьсот…
Хорошо-то как, господи! И голова совсем прошла…
Наталья Петровна открыла глаза. Она была одна за столиком, музыка играла что-то грустное, задумчивое. Медленно двигались пары, а среди них ее Николай Иванович. Спина прямая, лицо молодое, гордое. Наташу держит культурно, выше талии.
Музыка затихла. Подошли Николай Иванович с Наташей. Муж аккуратно спросил Наталью Петровну, не скучала ли одна. И пошутил:
— А то можешь меня пригласить. На «дамское танго». А надоел за сорок лет, так вон хоть его. — И показывает на старого козла, что обнимается с чужой женой за соседним столиком. Наталья Петровна заулыбалась, опять головой помотала, а Наташечка ей рыбы накладывает. Говорит:
— За ваше доброе здоровье, бабуля. Хотите. Я вам сейчас одно стихотворение расскажу? Мне знакомый артист читал, мой друг, из Большого театра, я попросила слова записать.
Стихотворение было хорошее. И печальное такое: как одна женщина сочиняет письмо, что никак не может забыть про свою любовь, и что отдаст се, чтоб только быть его рабой или верной собакой, Дианкой зовут, говорит, «которую ласкаешь ты и бьешь».
Наталья Петровна вытерла слезы.
Оркестр отдохнул, опять заиграл. Танец был веселый, парочки задергались, как клоуны, а Николай Иванович прямо со стола пошел вприсядку. Потом их с Наташечкой совсем не видно стало в толкотне, зато Наталья Петровна долго смотрела, как пляшет греховодник с соседнего стола. Вот уж верно, что козел: скакал на одном месте, а в зубах — столовый ножик.
Музыка все играла и играла без перерыва. А Наталья Петровна устала очень, веки стали тяжелые. И все пропало.
Сон был глубоким и легким. И прервался так же внезапно, как наступил.
Посуда со стола вся была уже убрана, а в зале тихо — музыканты ушли. Наталья Петровна огляделась: мужа нигде не видно.
Народу в зале поубавилось. Между столами двигались официанты — меняли скатерти, уносили тарелки. Наталье Петровне вдруг сделалось страшно, так и увидала, что Николай Иванович не придет, а она все будет сидеть и сидеть одна, а потом та, коричневая начальница, потребует расплатиться, а у нее ни рубля, только в пальто, в кармане, мелочь. И номерок — у Николая Ивановича.
Наталья Петровна побрела в вестибюль. Хотелось опять укрыться в туалете, где так тепло, красиво, и нет никого.
В вестибюле было темновато и холодно. Наталья Петровна чуть не ткнулась в большое зеркало, спутав его с дверью. Из зеркала на нее глянула страшненькая старуха в мятом платье. Вся седая, волосы редкие, одна прядь выбилась и чудно торчит вбок.