— Это их миф. Не наш. Они обладали способностью к жертве… и к риску. Каждый, если хотел, мог стать больше самого себя. А мы — это только мы.
Ленка отворачивается и смотрит в шкаф, на медаль капитана.
Мог ли кто-нибудь из летающих снаружи подумать, о чем мы здесь разговариваем? Хотя на улице уже никто не летает. Ночь. Солнце не отражает луны. Если бы не затемнение окна…
Сидим.
Ленка молчит. Я придвигаюсь к ней, обнимаю сзади и целую в плечо. Ленка не шевелится. Но и не отталкивает.
Я поднимаюсь губами к мочке ее уха и шепотом прошу прощения. Наконец, она оборачивается, и мы перемещаемся в лучшее место сейчас — на потолок. Ленкины волосы скользят вниз, и она запрокидывает голову, открываясь мне.
Телевизор послушно переворачивает изображение на сто восемьдесят. Фильм уже кончился, и по экрану стекают титры под песню Энни Леннокс. Моя любимая, между прочим. «Cantilena amatoria ad vampirum» /лат. «Любовная песня для вампира»/. Раскачиваясь в такт мелодии, мы с Ленкой готовимся обменяться самым дорогим.
Тоже ведь своего рода жертва.
Только безопасная.