— Я не знаю. Рассказывают, что когда-то вход в пещеру был завален, но потом его разобрали и начали добывать каменную соль, — так ответила на его вопрос Березка.
— Надо запретить добывать здесь соль, а вход в пещеру снова завалить, — убежденно заявил он.
— Можешь мне это не объяснять. Я все поняла по поведению Грома. Но как рассказать о грозящей беде людям? — огорчилась Березка.
Они вернулись в приют Белохвостого Оленя до захода солнца. Павлова уже поджидала Урсула-воительница, чтобы сообщить ему неприятное известие: Верховный жрец Колыван обвиняет Центуриона Агату в превышении должностных полномочий, что выразилось в применении к илинойке Дашюте, освобожденной из хунхузского плена, пыток, от которых она умерла. Она также сказала ему, что завтра в полдень собирается Совет старейшин, на который их вызывают в качестве свидетелей.
— Чем мы можем помочь Агате? — в лоб спросил свою напарницу Павлов.
— Агата просит нас подтвердить, что Дашюта — не илинойка, а пришелица, которую мы пожалели и не представили старейшинам, которые бы, наверняка, приказали ее утопить, — сказала расстроенная Урсула.
— Я не против, — сказал Павлов, полагая, что Даше Вороновой уже все равно, кем ее объявят: пришелицей или илинойкой.
— А я — против этого! — возразила Урсула, полагая, что, выгораживая Агату, они сами могут подставиться под обвинение в пособничестве нечистой силе.
Обсудив все "за" и "против", Павлов и Урсула к единому мнению не пришли, договорившись о том, что при даче свидетельских показаний будут упирать на свою крайнюю усталость и быстротечность событий, которые произошли, когда они возвращались с боевого задания. И так тревожно стало у Павлова на душе, что он долго не мог заснуть, вновь и вновь вспоминая неожиданную встречу с иркутскими экологами, заблудившимися во времени. Среди ночи проснулась и заплакала Березка. Ей, по ее словам, приснился такой страшный сон, которого она еще никогда в жизни не видела.
— Страх, мрак, холод, полупрозрачные и скользкие, как слизни, призраки, — это все, что она успела запомнить.
Сон Березки оказался пророческим. На следующий день на закате солнца Павлов сидел в "каземате" за оградой резиденции Верховного вождя. "Казематом" называлась глубокая яма, накрытая сверху тяжелой дубовой решеткой, в которой обычно содержались пленники, предназначенные к продаже в рабство, и особо опасные преступники, совершившие убийство соплеменников: по неосторожности, из мести или ревности. В таком же "каземате" неподалеку от него находилась Урсула-воительница. По настоянию Верховного Жреца Колывана Павлова и Урсулу арестовали прямо на заседании Совета старейшин, не предъявив пока никаких конкретных обвинений.
Уже с первых вопросов, которые задал ему Колыван, Павлов понял, что обвинение Центуриона Агаты в превышении должностных полномочий, это — искусный предлог для того, чтобы выяснить, кем Тибул Храбрый на самом деле является. Верховный жрец предоставил Совету старейшин неопровержимые доказательства того, что он общался с пришельцами на их языке и знает, как стреляет "шайтан агни кирдык", из которого сам получил ранение. Он также намекнул на то, что Павлов обладает знаниями магии и имеет власть над духом по имени Белая Фея. Из этого следовало, что Тибул Храбрый — не тот, за кого он себя выдает.
Заявление Колывана вызвало среди старейшин острую дискуссию, которая продолжалась до позднего вечера. Так и не придя ни к какому заключению, старейшины приняли решение продолжить обсуждение этого вопроса на следующий день, пригласив в качестве свидетелей бывшую жену подозреваемого Ингу и ее мать Соню-Кукушку. Верховный жрец Колыван успел "поработать" и с ними и, по его словам, выяснил некоторые несуразности в объяснении причин и обстоятельства смерти родителей подозреваемого — Сома и Аси. Он также напомнил старейшинам о неожиданном появлении Инги на второй день наводнения неподалеку от Верблюжьей горы и странном ее поведении, а также обещал представить еще один "шайтан агни кирдык", который был найден рядом с ней.
………………………………………………………………………………………………………
— Что, Ватсон, сидишь, медитируешь? — услышал Павлов в левом ухе знакомый голос Василия Ливанова и понял, что его пришел навестить Арнольд Борисович Шлаги, собственной персоной.
— Да, размышляю о том, что со мной сделают: приговорят к изгнанию или убьют без пролития крови, то есть утопят или сожгут на костре, — честно сознался Павлов, не видя никаких других вариантов своего будущего.