НЕ ПОКИНЬ МЕНЯ!
Бледная, с покрасневшими глазами мать открыла дверь.
— Где ты пропадал, сынок?! Истомилась я!
— Засиделись у Гурама, — солгал я.
— Так нужно же предупредить, сынок! В такое-то время!
— В какое? — не понял я.
— Ты ничего не знаешь?!
— О чем, мама?
— Погибли мы, сынок! Сталина разбил паралич!
— Мама, ты с ума сошла!
— Да, сынок. По радио передали. Паралич, кровоизлияние...
— Что еще?
— Чего еще больше?! Положение, говорят, очень тяжелое... О боже, погибло все...
— Мама, этого не может быть! Неужели...
Я снял с вешалки плащ, быстро надел.
На побледневшем лице матери застыл непередаваемый ужас. В глазах блестели слезы. Я смотрел на нее и не мог понять причину скорби, овладевшей этой доброй, запуганной седой женщиной. Для меня на всю жизнь осталось неразгаданной тайной — что оплакивала моя бедная мать в тот день?..
— Успокойся, мама! Пойду повидаю Гурама, загляну в университет, посмотрю, что и как. Я скоро вернусь. Ты приляг, отдохни, не волнуйся, мамочка! — Я обнял ее, нежно поцеловал в мокрые от слез щеки.
— Иди, — уступила наконец она. — Но, ради бога, возвращайся скорее!
— Хорошо, мама!
Я направился к двери, но мать окликнула меня:
— Темо!
— Да?
— Ты не говори, сынок...
— Что, мама?
— Не говори, что Сталин болен.
— Мама! Раз об этом передало радио, значит, знает уже весь мир!
— Пусть! Пусть говорит радио, но ты молчи, сынок! — Мать схватила мою руку и прижала к сердцу.
— Хорошо, мама...
Студенты и преподаватели, аспиранты и профессора, сторожа и уборщицы, партийные, комсомольцы, беспартийные, старые и молодые — стояли молча, с безвольно опущенными руками, опустошенные, в жутком оцепенении. В опустевших аудиториях, лабораториях, кабинетах, библиотеках, читальных залах, словно в покинутых перед надвигающейся чумой селах, царило гнетущее безмолвие.
В тот день, в ту ночь и еще один день и одну ночь университет напоминал огромный храм, в котором сотни коленопреклоненных молящихся со страхом и мольбой взирали на репродуктор, передававший весть о совершавшемся там, вдали, неотвратимом процессе затмения солнца...
Было около полуночи, когда я скорее почувствовал, чем услышал, какой-то странный шум в комнате. Я вскочил, зажег свет. Мать металась на своей кровати, стонала, невнятно что-то говорила.
— Мама! — подбежал я к ней. — Что случилось?
— Сорочку, сорочку! — простонала она, глядя на меня отсутствующим взглядом.
— Какую сорочку, мама?
— Белую, белую сорочку!..
— Зачем тебе сорочка, мама?
— Дай мне белую сорочку. Умираю...
— Мама!!
— Голова... болит... Дай белую сорочку.
Я бросился к шкафу, разыскал сорочку и подал матери.
— Выйди.
Я вышел из комнаты, подбежал к соседской двери.
— Элико! Элико!
Никто не ответил, соседей не было дома. Я вернулся к себе. Мать лежала на спине, тяжело дышала. Из ее широко раскрытых глаз текли слезы.
— Мама!
— Этого не миновать... Сорочку... надень на меня... Я не в силах...
Я помог ей надеть сорочку.
— Так лучше... Белая, весенняя сорочка...
— Что ты говоришь, мамочка?
Мать улыбнулась:
— Еще минута... И все кончится... Не бойся, сынок...
— Мама, мамочка! Не губи меня! Я сейчас сбегаю за врачом!
— Не покидай меня, сынок!
— Мамочка, что у тебя болит? Чего тебе хочется, мама?
— Мой большой, мой умный мальчик... Ничего больше не хочется твоей маме... Только умереть на руках своего мальчика...
— Не говори так, мама! Не губи меня, слышишь! Не губи меня!
— Умираю, сынок...
— Умираешь? Сейчас? Когда я привык к тебе? Когда я вновь обрел тебя? Не смей! Слышишь, мама? Не смей!
Зарыдав, я припал к груди матери. Она нежно погладила меня по голове, потом тихо сказала:
— Стой там... — и глазами показала на дверь.
Я подошел к двери. Мать долго-долго смотрела на меня, потом закрыла глаза. Я не двигался. Мать снова открыла глаза и позвала меня. Я подошел к ней, опустился на колени и прижался к ее щеке — она вся пылала.
— Мама, что с тобой?
— Таким я запомню тебя... Таким ты навек останешься для меня... Благодарю тебя, господи... — Вдруг она снова заметалась. — Сорочку!.. Дай белую сорочку...
— Она же на тебе, мамочка.
— Темур, мой мальчик, мой маленький...
— Мамочка, дорогая, не покидай меня!.. Как мне жить одному, без тебя?.. Мама!..
— Как он вырос, мой мальчик... Настоящий мужчина...
Я громко заплакал.
— Кто обижает моего маленького Темурчика?.. — Мать обняла меня за шею, поцеловала, еще и еще. — Ты весь в поту, сынок... Набегался... Не смей раздеваться, простудишься... И не ходи во двор... Я ухожу... Ты слушайся бабушку...
— Не уходи, мамочка!.. Дорогая моя! Мама! Открой глаза! Мама! Мама-а-а!..
Руки матери медленно соскользнули с моей шеи и упали на кровать.
— Мама!
— Слава тебе, господи...
У матери задрожал подбородок, из глаз скатились две крупные слезинки. Она глубоко вздохнула и затихла.
...............................................................................................................................................................................
Я вышел в коридор, распахнул окно. Свежий воздух ворвался со двора, обжег щеки, осушил глаза. Город спал. По Варазис-Хеви стлался густой туман. Чуть раскачивались во сне голые акации. В мерцающем свете звезд угадывались черные контуры домов. Кругом не было видно ни одного огонька, лишь где-то вдали, на склоне Мтацминда, светилось единственное окно. Я долго смотрел на этот свет.
Зачем он горит? Быть может, там сейчас навеки закрылись чьи-то глаза. Может, наоборот, свет этот возвещает о рождении новой жизни? Возможно, там свадьба — веселая, шумная свадьба? Кто знает? Как угадать, зачем в окутавшей город тьме светится на склоне Святой горы одно-едииственное окно?.. А что, если это вовсе не свет в окне, а звезда моей матери? Звезда ищет мать, она спустилась с неба, чтобы найти ее... И мне захотелось крикнуть громко, во весь голос, и на весь мир: «Звезда, иди сюда, мы здесь — я и моя мать!»
Свет в окне погас...
Светало...
Я вернулся в комнату, прикрыл тело матери простыней. Мыслей не было. Тишина шумела в голове, тишина стучала в висках. Время исчезло. Наступила вечность. Кто-то постучал в дверь, вошел в комнату. Я поднял голову.
— Сталин скончался... — прошептал Гурам.
— Что ты сказал? — сказали мои губы.
Скончался Сталин...
ЛИЯ
— Здравствуй, Лия!
— Как ты нашел меня?
— Искал и нашел.
— Входи.
Я вошел и присел на стул в углу. Лия, застегнув халат, села в другом углу.
— Как живешь, Лия?
— Спасибо. Живу...
— Почему ты тогда сбежала, Лия?
— Никуда я не бегала. Ждала, ждала тебя, потом ушла.
— Потом?
— Ничего.
— Не ждала меня?
— Сегодня — нет.
— Когда же?
— Не знаю.
— А вообще?
— Вообще — да, ждала.
Лия опустила голову. Мне почему-то захотелось плакать.
— Я долго искал тебя, Лия! Искал и днем и ночью...
Лия сняла салфетку со стоявшей на столе вазы с печеньем.
— Угощайся!
С минуту длилось молчание.
— Не знаю, как мне быть... — сказала Лия.
— И я не знаю, — сказал я и достал папироску. — У меня скончалась мать.
— Знаю...
— Лия, нет ли у тебя водки?
Лия достала из буфета и поставила на стол розовый графинчик с водкой. Я плеснул в стакан, хотел что-то сказать, но ничего не придумал и молча выпил. Потом второй, третий раз. Лишь после этого я заговорил:
— Лия, ты не знаешь меня... Ты думаешь, я пьяница? Я впервые в жизни пью вот так — один... А ты не выпьешь?
Лия быстро налила себе и выпила.