Сигналы тревоги заполнили внутренние помещения торпед и бомбардировщиков, когда они погрузились в пламя. Осколки рассекали листы брони. Торпеды разрывало пополам. В огонь и ночь падали фигуры в доспехах цвета морской волны. Основная часть армады по-прежнему держалась рядом с «Военной клятвой», двигаясь колонной из тысячи кораблей. Корабли защитников рассредоточились перед ними в форме выгнутого диска. Огонь прорезал фланги армады. Щиты вспыхнули, и сияние орудий осветило убывавший серп Луны в ночном небе Терры.
Боевая баржа «Крепость вечности», высокая орбита Марса
Стражи Марса несколько дней наблюдали, как свет нападавших в небесах становится ярче. Сначала пришло сообщение от Соколиных флотов, которые кружили выше и ниже диска Солнечной системы. Взгляды флота Четвёртой сферы обратились в бездну над ними. Окулярные и сенсорные системы всматривались во тьму, отсеивая звёздный свет и танец астероидов в поисках признаков врагов. Первый свет двигателей замерцал в темноте новыми звёздами, вспыхнувшими рядом с теми, что образовывали очертания героев и чудовищ в далёкие эпохи.
На поверхности планеты внизу воцарилась тишина, и неподвижность опустилась на красные равнины. Больше половины десятилетия ракеты и лучи энергии пронзали тонкую атмосферу, когда последователи Новых Механикум Кельбор Хала обстреливали блокирующий флот. Марс покрывался вспышками взрывов и облаками пыли, когда фракции на поверхности рвали друг друга на части. Теперь же тишина и неподвижность распространились по его поверхности, словно планета войны задержала дыхание.
На орбите Марса перестраивался флот Четвёртой сферы. Это был самый большой из четырёх защитных флотов в Солнечной системе. Он состоял из множества кораблей-мониторов Солнечной ауксилии и Юпитерских космических кланов, которые усиливали огромные орбитальные штурмовые и бомбардировочные корабли Имперских Кулаков. Усеянная орудиями громадина «Клинка Инвита» располагалась рядом с «Абсолютным клинком», «Кулаком правосудия», «Хранителем истины» и «Погибелью тирана». Вспомогательные флоты канонерок, эсминцев и ланс-крейсеров кружили вокруг самых крупных кораблей. Годами они сражались и удерживали врага на поверхности Красной планеты, теперь они разрушали этот кордон.
На боевой барже «Крепость вечности» лорд-кастелян Камба-Диас ждал. Он отозвал все подразделения с поверхности Марса. Набеговые экспедиции были возвращены. Разведывательные роты сняли боевое снаряжение и взялись за оружие для космической войны. Лексмеханики и магосы-ординаторы пристреливали орудия. Минные заградители осматривали пространство, через которое должен был двигаться враг. Поступали слабые и прерывистые сигналы от Соколиных флотов Белых Шрамов, которые отслеживали приближавшихся к планете врагов.
Камба-Диас слушал потрескивавшие и неразборчивые слова в одиночестве своих оружейных покоев. Кроме звуков сигналов он ждал в тишине. Это был его путь, путь родившей его планеты, воспитавших его людей и легиона, ставшего его жизнью. Инвит, то пылающий, то тёмный, был безжалостным учителем и холодным родителем для людей из камня, которые выносили тяготы и боли, непосильные для других. Он думал обо всех, кто мог оказаться на его месте. Полуксе, считавшимся погибшим при Фолле и сейчас находившимся за половину галактики отсюда; Сигизмунде, посланном наблюдать за краем ночи с мечом в руке; Хелбракте, Ранне — все они были его братьями, все они были воинами, которых другая эпоха сделала бы мастерами войны.
Впрочем, Рогал Дорн объяснил, почему возложил на него командование Четвёртой сферой.
— Характер, — сказал Рогал Дорн и Камба-Диас думал, что понял своего повелителя. За годы конфликта вокруг и на Красной планете — бесконечной войны на истощение, тысяч порезов, пускающих кровь по капле, он почувствовал, что его спокойствие и терпение стали основой командования. Его характер позволил ему вытерпеть эти испытания и каждый день обновлённым продолжать конфликт. Он думал, что Дорн говорил об этом. Он думал, что понял своего повелителя. Это было не так.
Характер… каменная душа Инвита и воля смотреть вверх на падающие с неба звёзды и не моргать. Настал момент, который испытает его характер, момент, когда падали сами небеса.