На безысходность, нищету кивать,
Когда хаос в сознанье человека
И он с собой не может совладать.
Крепки и многомерны жизни связи.
Запутался он; ужас, как паук.
Взглянуть на мир без пошлости и грязи
Поможет нам собрание наук.
И первая, конечно, – медицина.
Она вскрывает сущность изнутри.
Её, как безотказную вакцину,
И как рентген, используй и смотри.
Затем идут и точные науки:
Всё взвесят, всё измерят, всё сравнят.
И астрономы, вовсе не от скуки,
За звёздами без устали следят.
А звёзд на небе больше, чем песчинок
На всех песчаных берегах Земли.
Такую вот вселенскую картину
Открыть науки точные смогли.
Но как бы они порознь не старались,
Всё охватить не смогут никогда.
Философы за ум покрепче взялись,
И разобрались быстро, как всегда.
Всё оказалось, до смешного, просто.
Ведь наше человечество растёт.
Естественно, что есть издержки роста.
Сумятица со временем пройдёт.
Потом, когда начнётся угасанье,
Она уже не будет так терзать.
Незнание уступит пониманью,
Что надо просто жить и не роптать.
Политики мысль эту подхватили
И по живому ну давай кромсать.
Мол, «Надо», всем нам ясно объяснили,
И дальше будут так же объяснять.
Но, как всегда, блаженны те, кто верят.
Они попали в добрую струю.
И пусть науки где-то, что-то мелят,
Они и здесь уже почти в Раю.
Смотреть и видеть
В курортном клубе был заполнен зал.
Известный кутюрье наряды представлял.
Звучала музыка, и платья шелестели.
Казалось, девушки над публикой летели.
Средь публики одна семья сидела,
На подиум во все глаза глядела.
Малыш курчавый, сидя рядом с мамой,
Считал шаги у тёти длинной самой.
А мама мысленно наряды примеряла
И кое-что уже на этот счёт смекала.
Супруг её на девушек смотрел
И ни одной хорошей не узрел.
А дед страдал: «Как девки отощали!»
Бабуся охала: «Ох! Как бы не упали.
На этих шпильках ноги-то свернут поди-ка».
Парад закончился под песню «Эвридика».
Все были здесь. Смотрели все одно,
А, как всегда, увидели разно.
А наш поэт, как всё воспринимал?
Мне кажется, он даже задремал.
Художник-ювелир
Художник-ювелир трудился день и ночь,
Не в силах страсть свою к искусству превозмочь.
Пора бы отдохнуть – спина закаменела,
Рука творца от напряженья онемела.
Но был недостижим искомый идеал.
Он перед взором мысленным, как свет звезды, сиял.
Когда же глаз устал и весь слезой залился,
Художник смежил взор и странным сном забылся.
Ему представился во сне огромный зал.
Во весь большой экран жук скарабей сиял,
Усыпанный ста девятью камнями,
С бездонными зелёными глазами.
На каждом камне граней нет числа.
Фантазия творца природу превзошла.
По залу хаотично двигался народ
И путал его мыслей стройный ход.
Какой контраст художник наблюдал
Между толпой и тем, что он создал.
Нет, не создал, ещё лишь создаёт.
И эта мысль набатом в сердце бьёт.
Очнулся ото сна и за работу снова
Принялся он с усердием Иова.
И так вот день за днём, почти не ест, не спит.
Над будущим шедевром трудится, корпит.
Но всё имеет и начало, и конец.
Откинулся в изнеможении творец.
Шедевр уже готов. Пора и показать.
Народу тьма пришла. Не надо было звать.
Был тайною покрыт предмет его труда,
Но ожиданье чуда нас томит всегда.
Откинут полог, видят стойку с окуляром.
Но где ж шедевр? Молва ведь шла не даром.
Тут кто-то из толпы к глазкам на миг приник.
И вдруг по залу пролетел его восторга крик:
– Творение же здесь, только мало оно!
Размером скарабей с пшеничное зерно.
Не нам судить, зачем же он творил,
Потратил столько дней и столько сил.
А жук лежит и нам почти не виден.
Удел творца так часто не завиден.
Большой талант в столь малое ушёл,
Иль в малом он великих превзошёл.
Покрыто тайною искусства волшебство.
И мастерство в нём есть, и божество.
Художник-портретист
Художник никогда не лгал,
Чей бы портрет он не писал.
Душа в портрете оживала,
А он писал людей не мало.
Руке и кисти всё подвластно.
Но тут трудился он напрасно.
И в этом не его вина –
Душа девчушки тайн полна.
Она притягивает взор,
В ней и весёлость, и задор,
И любопытство, и вопрос
В глазах, из-под копны волос.
– Ну что ты, дядя, там корпишь