Боги, хоть бы у Ротберга не было этого оружия, иначе городу не устоять.
Алов он нашел в саду, среди поминальных камней. Она сидела прямо на земле, у камня своей матери, запорошенного сухой хвоей. Он присел рядом, положил руку ей на плечо и долго молчал, собираясь с духом.
— Дочь.
Она посмотрела на него с презрением.
— Да, император?
— Я… хочу попросить прощенния у тебя.
— За что?
— Я обещал твоей матери, что защищу тебя. Но я боюсь…
— Чего?
— Война пришла к нам. Война и смерть. Они стоят у порога. Мне страшно… — да что я такое говорю! — Я боюсь, что с тобой что-то случится. Прошу тебя, пока еще не поздно, уезжай из города. «Летучая рыба» в порту готова отплыть. Море пока свободно. Уезжай в Неаполь или в Ромулус.
— Я не уеду. Ты за этим сюда пришел?
Она встала.
— В тот раз ты отослал меня силой, а сейчас умоляешь уехать. Но зачем, куда я поеду? Вся моя жизнь здесь, в этом городе. Все мои надежды связаны с ним. Мы хотели мира, отец! — боги, она плачет! — Мы хотели построить новый мир! Единый!
Алов смахнула слезы.
— Мы хотели связать две половины земли, чтобы наши города, наши миры, стали одним. Чтобы Запад и Восток смотрели друг на друга с любовью, а не с ненавистью. Этого так не хватает людям…
— Ты еще сможешь…
— Что я смогу? Все мечты разбиты. Он умер. Он умер, отец! Понимаешь? Его нет! Он умер, как мама, и я не смогла никак помочь ему, также как ты ей!
Она снова упала на колени и склонила голову. Ее всю разрывало внутри, он это чувствовал — но наружу не выходило ничего, она надежно заперла страдание. Он приблизился и обнял ее, и она не отстранилась — первый раз за очень долгое время.
— Алов, сердце мое…
— Помолчи, пожалуйста. Не хочу слов.
Они сидели и молчали долго, очень долго.
— Я не уеду, отец, — в голосе ее уже не было слез, но там была тьма, замогильная тень и холод. — Я останусь здесь и буду биться наравне со всеми.
Ночь разлетелась громовым раскатом. Взрыв? Но почему сейчас, и почему так близко? Как будто в районе западных ворот…
Неужели мятежники разжились порохом?.. Нет, не может быть. Но это значит — предательство. Скорее!
В городе царил хаос. Вооруженные люди сновали туда-сюда, ржали лошади, кто-то отдавал приказы срывающимся голосом. Где-то плакал ребенок. Издалека доносился мощный рев, как будто сотни людей что-то кричали вразнобой. Но весь этот хаос был кажущимся, и походил больше на огромный водоворот, стягивающий людей к своему центру — к месту взрыва. Не оставалось никаких сомнений, у западных ворот произошло что-то страшное.
Гвардейцы императора, его личная сотня, лучшие, отборные воины Бергланда, чеканили шаг вокруг него. Отряд двигался с молниеносной быстротой, расталкивая случайных прохожих и оттесняя всадников, император с трудом выдерживал такую скорость. Только бы успеть, повторял он про себя, только бы успеть.
А что успеть? Успеть прийти куда? И до чего?
Площадь перед Западными воротами представляла ужасающее зрелище. Огромная воронка посередине не оставляла сомнений — предатели еще действовали в Симиусе, и нанесли свой удар там, где его не ждали.
Взрыв уничтожил всех, кто был на площади. Повсюду лежали части тел и детали вооружения. Стены вокруг были забрызганы кровью до второго этажа. Вдоль них лежали раненые и убитые, кто-то еще стонал или кричал от боли.
— Император!
Оруженосец Стенна подбежал к отряду и припал на колено.
— Ваше величество! Герцог Стенн ранен.
Стенна унесли в здание торгового представительства. Выглядел он неважно: бледный, весь в мелких царапинах, покрытый испариной, губы еле двигаются. Рука на перевязи обмотана бинтами и как будто стала короче.
— Мы были не готовы, — сказал он с трудом. — Мы построились для инструктажа, и тут…
— Как это случилось? Кто-нибудь видел что-то?
— Мне кажется, я видел, ваше величество, — оруженосец потупился и продолжал. — Это был солдат… не из наших, то есть, я хочу сказать, не из армии. Северянин, ваше величество, огромный как буйвол. Я сразу обратил на него внимание, потому что он был без шлема. И борода, такая… странная.
— Северянин…
— У него был мешок. Большой, ваше величество, едва ли не как он сам. Он с трудом поднимал его. Он прошел в самую середину строя.
— А дальше?
— Дальше… генерал приказал мне принести его сумку, и я отвернулся. А потом случился взрыв. Меня швырнуло наземь, ну а дальше… все. Я очнулся — и вижу вот это все. Весь этот ужас. И генерал. И рука!
Оруженосец закрыл лицо руками, он был глубоко потрясен и не отошел до сих пор.
Однако сведения у него ценнейшие. Этот северянин, не иначе, один из приспешников Рузи, из тех, кто улизнул при штурме дворца. Но сами по себе они безобидны. Кто-то снабдил их взрывчаткой. Кто-то, кто был в курсе плана. Иначе откуда он мог узнать о месте сбора?
На площади зашумели, и император высунулся в окно. В суматохе после взрыва ворота на какие-то минуты остались без присмотра — и это было смертельной ошибкой. Ибо предатели не дремали.
Через выбитое окно император увидел солдат, с криками сбегающихся к воротам, но самое главное — он увидел ворота, и они медленно, будто в кошмарном сне, открывались.
Регент
Схватка закончилась, едва начавшись. Ворота распахнулись, и поток приятельских воинов, пеших и конных, хлынул в город, и казалось, ему не будет конца. Горстку солдат у ворот смели в один миг. Гвардия императора продержалась чуть дольше, но и она не выдержала натиска, ибо враг был подобен потопу, смывающему все на своем пути.
Поток окружил ее, закружил и рассеял, как замок из песка, а затем разбился на ручьи, тут же хлынувшие с площади по руслам улиц. Город пал.
Император отшатнулся от окна, но тут же выглянул вновь — только чтобы увидеть, как в воротах показался Враг. Сам Эдвард Ротберг въезжал в город, и Рузи с ним, и князья Десятиречья и Леса, и несколько бергландских гербов он увидел среди них. Увидел он и старика некроманта, что внушал ужас одним своим видом, и кто это там трясется на хромой лошаденке? Неужели толстый Ярелл? Этот проклятый могильщик тоже перекинулся на сторону мятежников!
Император вцепился в подоконник. Они все заодно, и все против него. Золотой закат? Его не существует, не надо сказок. Зато церковь Сементериума есть, она работает, она распространяет свои щупальца по всей империи. Нет города, где гнусные могильщики не вырыли бы свою мерзкую яму и не начали бы поклоняться своим черепам. Вот где таилась угроза, вот что надо было выжигать каленым железом, пока оно было еще слабо!
Все вдруг соединилось у него в голове, вся картина целиком, и она была ужасной.
Далеко на севере зародилось это омерзительное учение, которое отрицает богов, в котором все вывернуто наизнанку. Бородатые дикари, сидя на берегу холодного моря под лучами солнца, что не заходит полгода, складывали своих мертвых в ямы и поклонялись им, распевая бессмысленные молитвы. А Ротберги, эти потомственные предатели, взяли это учение, облекли его в форму, понятную западному человеку, придали простенькому культу объем — не иначе как при помощи ликейских философов, этих мужеложцев-словоблудов — и поставили на службу себе.
Сементериумы начали массово строиться полтораста лет назад. Значит, уже тогда они лелеяли свои замыслы. Под видом очередного культа они распространяли свои сети, оставаясь незамеченными, пока не поразили всю страну, как плесень охватывает буханку хлеба — незаметная до поры, но вдруг проявляющаяся повсюду, и хлеб уже не спасти.
Эдвард Ротберг поднял голову и увидел императора в окне. Он что-то сказал своим спутникам и помахал рукой, мерзко ухмыльнувшись.
Что ж, пора.
— Поднимайтесь, Стенн. Все кончено, враг здесь. Надо встретить их достойно.
Они вышли с мечами в руках, и встали на ступенях. На площади было светло от множества факелов, принесенных мятежниками, и ужасающая картина обезображенных тел оказалась еще ужаснее.