— Мы можем попытаться спуститься, — хотя я вряд ли мог сделать это. — Мы уже потеряли много времени.
— Так мы попадем в основную часть земель Доба Грязи под вечер. Я не хочу ночевать там, где нас могут обнаружить — мы с ним не дружим. Мы можем дождаться, пока не сможем двигаться быстро. Ты можешь ехать? Я отведу тебя к лошади.
Мои щеки вспыхнули, но я сжал ее протянутую руку. Ее ладонь была в мозолях и шрамах, мне пришлось сжать ее крепко, пока я прислонялся к ее плечу. Я осторожно пошел за ней к моей лошади, но там покачал головой.
— Вряд ли я смогу подняться, Ларк.
— Я помогу. Можешь встать на мою ногу…
— Я не смогу остаться в седле, — я сжал край седла, пылая от смущения. — Я упаду, особенно, если мы будем спускаться.
Она посмотрела на склон.
— Ладно… Ты можешь идти, если я тебе помогу? Тут недалеко, около половины мили.
Это звучало как путь на весь день, но я кивнул.
— Я могу попробовать.
— Мы сможем остановиться, когда будет нужно.
— Хорошо.
— Сначала кое-что еще, — она оставила меня держаться за лошадь, подошла к своей и порылась в сумке. Она подошла с тонкой банданой и маленькой баночкой. Она открыла ее, стало видно черную краску.
Она обмакнула туда большой палец и провела им по моим щекам. А потом повязала платок поверх моего носа и рта.
— Пахнет как отполированный меч, — сказал я.
— Наверное, потому что я этим чищу меч, — сказала она, завязывая его за моей головой.
— Фу, Ларк.
— Сам виноват. Кто едет в пустыню без платка? Или шляпы, — она потянулась над моим плечом и надела капюшон мне на голову. — Это пока поможет, — она еще раз проверила наше снаряжение и вывела мою лошадь из-за своей, закрепила поводья под сумками. Она вернулась ко мне и схватила поводья своей лошади.
— Знаешь, я всегда думал, что бандана и эта краска — для облика, чтобы скрывать личность, — сказал я. — Но они помогают, да?
Она закатила глаза так сильно, что я боялся, что они выпадут.
— Свет, ты идиот, — она закинула мою правую руку себе на плечи под густой хвост волос.
Может, дело было в тоне ее голоса или ее весе, поддерживающем мое слабое тело, но оскорбление звучало не так жестоко, как вчера. Она обвила рукой мой пояс, цокнула лошади и повела нас по склону.
Она была немного выше меня, склоняла голову к моей, пока придерживала меня. Мои ноги скользили по песчанику, и ей не раз пришлось удерживать меня от падения. Мы пару раз стукнулись лбами, и моя голова стала хуже болеть. Я склонялся на ее плечо, тяжело дыша в жирный платок.
— Прости, — бормотал я снова и снова. — Прости.
— Хватит, — сказала она. — Это раздражает.
— Прости.
Она фыркнула и поправила мою руку на своих плечах.
— Что за птица поет?
— Какая?
— Которая будто гудит.
— Ты пытаешься меня отвлечь?
— Да. Что это за птица?
— Пиви, — сказал я. — Западная птица. Она поет свое имя, слышишь? Пи-ви.
— Как скажешь. А та, что рычит?
Я прислушался.
— Пустынный канюк. Они охотятся стаями.
— А воркующая?
— Безнадежный голубь.
— Безнадежный?
— Так он воркует. Надежды нет, надежды нет.
Она фыркнула, я быстро понял, что так она выражала смешок. Я пытался услышать других птиц, но мы хрустели камнями, спускаясь, заглушая звуки.
— Что это за растение? — она кивнула на полынь рядом с нами.
Я цокнул.
— О, хватит.
— О, прости, — серьезно сказала она. — Я думала, ты знаешь.
— Знаю…
Она снова фыркнула.
— Очень смешно, — я прикрылся сарказмом. Солнечный бандит шутила надо мной.
Мы шли дальше, я поскользнулся и сжал ее жилетку, чтобы не рухнуть. Она замерла, заправила поводья лошади за пояс, сжала запястье моей руки на ее плечах. Пока она делала это, ее рукав задрался до локтя, и стало видно татуировку длинного меча на предплечье. Он пронзал шрам в форме круга.
Желудок сжался. Силуэт был искаженным, выцветшим.
Она была у нее довольно давно.
Я посмотрел на ее запястье, где начинались буквы.
— Что за слово у тебя на запястье? — спросил я.
— Сила.
— А на левом?
— Упрямство.
— Почему ты их выбрала?
— Потому что это нужно, чтобы выжить?
— Хм, — я опустил ногу в стороне от торчащего корня. — Может, для тебя. Я бы выбрал татуировку «не стой на вершине лестницы».
Она взглянула на меня.
— Так ты получил шрам?
— На брови? Нет. Поверь, это не от припадка. Я упал с веревочного моста, когда ускользнул из замка в четырнадцать. Мне не разрешали там бегать. У мамы и Винса легко получалось, — я пожал плечами. — И я подумал, что тоже могу. Я хотел справиться с двумя ночами.