Тогда я считала неправильным читать о том, о чем еще не думала. В то же время, когда автор предоставлял моему воображению додумать что-то за него, это порой бывало еще хуже.
Я больше не пользовалась ножом. Оказывается, в этом не было необходимости – я могла справляться голыми руками.
Мы по-прежнему прорывались вперед в основном благодаря Кону. Даже с моей крутой защитой, даже окутанная ярко-золотой сетью, я по-прежнему оставалась просто человеком, медлительнее и слабее любого вампира. Но со мной был Кон. Я была под защитой сети, поэтому вампиры предпочитали связываться не со мной, а с Коном – хотя могли наглядно убедиться, что случилось с предыдущим, или с двенадцатым, или с двадцать седьмым, или с четырехсотым вампиром, которым вздумалось связаться с Коном. Если когда-нибудь все это закончится – ура, хэппи-энд и т. д. – можно будет отыскать путь обратно не по волшебному компасу, а по разорванным телам нежити.
Возможно, они думали, что им удастся его измотать, или что-то в этом роде.
Все-таки несколько штук достались и мне. Думаете, отправить на тот свет несколько вампиров – это как выйти в выходной прополоть общественную клумбу? Это не так. Даже когда они не взрываются. Вот почему я пустила в ход руки – оказывается, они не взрываются, если просто воткнуть пальцы им под грудину, а потом резко дернуть.
Вот она, противосвязь с вампирами!
Я сбилась с пути. Мешала кровь, и ненависть, и прочие отвратительные вещи. Я бы согласилась погибнуть, только бы это все прекратилось, но лишь при наличии стопроцентной гарантии, что после смерти не стану нежитью. Я все еще не очень хорошо понимала механизм обращения, но мне казалось, что гибель при таких обстоятельствах – не лучший вариант для тех, кто собирается «покоиться с миром». Если вообще будет что хоронить.
Я бы сдалась. Я хотела сдаться. Но не могла. Точно так же, как не могла оставаться дома и прятаться под кроватью. Может, это все потому, что я пообещала Кону держаться столько, сколько смогу. Учитывая обстоятельства, «держаться» было очень подходящим словом. От крови было скользко, и даже держаться на ногах стоило больших усилий.
А потом все стихло, кроме разве что шума, который издавала я сама. Это было, в основном, просто мое дыхание. И может быть, немного – стон.
Одно из открытий, которые я сделала, когда мы прорывались через армию Бо, заключалось в том, что я теперь ощущала, где находится Кон, также как ощущаю, где моя правая или левая рука. Ощущение немного напоминало момент, когда разворачиваешь что-то, завернутое в бумагу, или когда в голову приходит верная идея после ряда последовательных рассуждений. У тебя есть намек на что-то, некая форма или структура, которая постепенно становится яснее и четче. Это началось, когда еще не стихли нечеловеческие крики и звуки рвущейся мертвой плоти – не доставшей до меня смерти. Я поняла, что обезумела, что безумие – спасать таким образом свою жизнь, безумие пытаться спасти такую жизнь. Умение обнаружить Кона было как странный остров в странном океане.
Это ощущение присутствия Кона, его точного местонахождения, несколько раз спасло мне жизнь во время недавней бойни – если только последние события не разрушили мою психику до такой степени, что мне это все показалось. Но как бы там ни было, когда все внезапно стихло, у меня осталось ощущение присутствия вампира за моей спиной, и я точно знала, что это Кон.
– Так-так, – произнес негромкий голос невидимого говорящего. – Эта встреча прошла куда интереснее, чем я ожидал.
Вряд ли я расслышала бы фырканье Кона. И он, конечно же, не фыркал. Вампиры никогда не фыркают, даже от презрения. Но я, как и Кон, знала, что говоря «интереснее», голос солгал.
И еще я знала, кто это был. Бо: Мистер Борегард. Тот тип, что втянул нас во все это. Тип, встреча с которым еще ждала нас впереди. И тогда – либо мы, либо он. Я была уверена, что все только начинает становится «интереснее», даже если для Бо все уже обстояло «интересно».
Хотя я знала, что вампиры никогда не устают, я знала также и то, что их сила может подойти к концу. Тогда, на озере, я видела, как подходила к концу сила Кона. Я не знала, сравним ли одноразовый вечерний сеанс разрывания соплеменников на куски с долгим сидением на цепи, когда жгучий оберег вгрызался в его лодыжку, а солнечные лучи подбирались все ближе каждый день, день за днем, но я могла бы побиться об заклад, что состояние Кона сейчас отнюдь не соответствует формуле «глаза горят и хвост трубой». Точно нет.