- Я у тебя регистрацию сейчас проверю, - ответила ей Катя, демонстрируя удостоверение, но предусмотрительно его не открывая.
- Да на Калинина я живу, - ничуть не смутилась цыганка, уже повернувшаяся к усмехнувшейся мне, выложившей на стол требуемую купюру и положившую сверху еще одну такую же:
- И мне давай мужа хорошего, - прыснула я, потянувшись за своим стаканом сока. И едва не остановилась при пониженном голосе все еще улыбающейся цыганки, черными глазами смотрящей на меня:
- Не хочет он тебе кольцо одевать, милая, - цапнула деньги, разворачиваясь ко мне полностью и очень пристально глядя в глаза.
- Надевать, - поправила я, заставив опешить Абрамову, только открывшую рот, когда я, глядя на цыганку, выложила еще купюру, улыбнувшись, - а давай он передумает?
- Ай, милая, - она пару секунд смотрела на меня и покачала склоняющейся слегка в бок головой, будто пристальнее приглядываясь, - дашь еще, скажу, почему не хочет.
- Яскевич, тебя разводят, - с недовольством глядя на меня, оповестила Абрамова. И когда я с охотой покивала Кате и выложила пару сотен, еврейское сердце Абрамовой кровью облилось, но цыганка была ловчее, успев забрать купюры раньше Кати, и полуотступив от нашегго стола, не отрывая взгляда черных глаз от ухмыльнувшейся меня, которую Катя пыталась призвать к разуму, - Яскевич, еб твою мать! Вот из-за таких как ты инопланетяне и не хотят с нами общаться!..
Я гоготнула, снова кивнув ей и посмотрела на цыганку, немного с прищуром глядящую на меня, только улыбка ее была уже не так уж широка и добродушна. Пальцы с купюрами коснулись ее правой скулы, когда она произнесла:
- Глаза у него… непростые. – Я еще улыбалась, но шелест нехороших теней в ее голосе посеяли легкую тревогу в мыслях, - смерть звали и зовут, не боится. А она ведь слышит, а он это знает. Оттого и кольца на тебе видеть не хочет.
- Так, всё, - почти рявкнула чересчур впечатлительная Абрамова цыганке, все так же глядящей на улыбающуюся меня, - иди давай отсюда, пока в отдел не загребла.
- Да погоди ты, - сказала Кате я, вновь отпив сок. Чтобы оросить слегка пересохшее горло, - Интересно же. – Вновь взяла свой кошелек, но цыганка, надо отдать ей должное, на руки мои взгляда не опустила, и даже рассмеялась, когда я со вздохом ей сказала, - вот я тебе плачу, а ты такие вещи говоришь, плохая из тебя бизнесвумен. – И убрала кошелек в сумку.
- За бесплатно я тебе скажу, - произнесла цыганка, взглянув на Абрамову, недобро на нее смотрящую и прижавшую к уху телефон. Удаляясь, она вновь обратилась ко мне, речитативом сообщив, - скоро на дно с ним упадешь, он встанет, а встанет ли второй раз, от тебя зависит, милая… много ты с ним хлебнешь, ой как много, если сил хватит… и глаза у него звать смерть перестанут, даже когда она услышит.
Цыганка смылась, а я хохотнула, когда Абрамова договорила абоненту, что на рынке всякие непонятные личности расплодились, скорее всего, еще и без регистрации и занимающиеся распространением того, что государство запрещает.
- Абраш, ты чего так разошлась, - фыркнула я, снисходительно глядя на прищурившуюся Катю, - она лицо трогала, когда трындела, почти не моргала, взгляд не отводила, интонацией играла, когда говорила размытые вещи негативного характера и отслеживала реакции, чтобы знать, где уцепиться и развить. Все вместе – признаки лжи и манипуляции. Вот тебе и весь цыганский гипноз. Ретроклассика социальной инженерии.
- Я уж думала, ты совсем того… - пробормотала Катя, приподняв брови и качая головой.
Фыркнула, допивая сок и мысленно прогоняя еще раз весь анализ, напоминая себе, что я человек слишком взрослый, разумный и почти образованный, чтобы вестись на такую блажь.
Сдав Катю с тюками ее дяде, помчалась за Ленкой, уже скупившей полмагазина по скинутому списку мамы и ожидавшей меня. Дорога в загородный дом отняла довольно приличное количество времени, но и польза из этого была – когда мы все же доехали, почти все собрались и часть тонны еды была приготовлена.
Вообще, этот дом загородным назывался просто для упрощения. На самом деле это было этаким семейным база-хозяйством. Лет десять назад папа, скинувшись со своим братом, купили участок на приличном удалении от города в довольно живописной его части, переходящей в лес.
Поставили дом, разрыли пруд, начали разводить рыбу. Потом появился птичник и общая головная боль (которую свалили на маму) каждую осень, когда птицу нужно было сбывать, а весной закупать, летом умудриться вырастить так, чтобы часть не померла, и еще часть не стыбрили лесные и деревенские жители. Хозяйство благоустраивалось, появился постоянно проживающий рабочий после пары зим, когда недалекие жители недалекой деревни, пользуясь тем, что от трассы сюда дороги не было, приходили с варварскими и грабительскими умыслами.