- …самый жесткий и беспощадный, это детский хоккей, там выживают случайно. Я как-то в новости попал, у нашего тренера интервью брали, а я там, на заднем фоне, начал бить соперника об стенку под смех папы: «апперкот! Апперкот! Он открыт!». Вдвоем мы попали.
Стас рассмеялся вместе с остальными, он вообще довольно просто и быстро влился сюда. В личное.
Вместе с повышающимся градусом алкоголя и неумолимо движущимся к ночи временем, наши ряды начали редеть. Раньше всех свинтил к себе в домик наш рабочий Геннадич, которому в пять утра надо было вставать, чтобы кормить рыбу и птиц, да и так дел у него невпроворот. После него Макс пошел провожать Машу, за которой приехала сестра. Потом отбыли родители Демьяна, забрав с собой Степку. За крестной приехал ее сын, недолго с нами посидевший и поторопивший мать, ибо ему нужно было рано вставать на работу. Потом отбыл с приехавшим за ним другом Ванька, которому тоже завтра на смену.
Перекуры в застолье, когда полностью удалялась вся мужская часть, хотя курили из них не все, и мы во время этих все более затяжных перекуров обновляли тарелки и стол, а я ощущала, как мне все сильнее хочется сказать: «пап, это мой Стас, отдай, пожалуйста!..», но не представлялось ни сил, ни возможности.
Папа все чаще обращался к нему, разговаривал с ним, выбывая из общезастольных разговоров и утягивая его за собой.
И я вроде и не нервничала, а вроде и тревога все же была. Отметила взгляд папы, когда Стас, понизив голос до того уровня, который был и у папы, когда он задал ему неслышный вопрос, не отворачивая от него лица, отвечая ему, Стас придержал мою руку, попавшую в его поле зрения, когда я потянулась за ребрышком-барбекю, а свисающие декоративные шнуры рукава свободной блузы едва не попали в соусницу.
Для Стаса – автоматическое движение, для меня тоже почти привычное, он нередко так делал, нередко вскользь на автомате проявлял заботу, почти не отмечая этого, но в ровной зелени глаз папы, отвлекшегося на миг на это, промелькнуло нечто такое, что отдало чувством сжатия за грудиной, потому что я поняла - он только сейчас воспринял Стаса всерьез. В полном смысле этого слова. Вот этот жест не то чтобы был для него знаковым, он был для него последним пазлом для складывающейся в течение вечера картины.
Снова не ошиблась. Папа теперь чаще тягал Стаса на приглушенные, слышимые только им двоим разговоры, рюмки у них обновлялись чаще, а перекуры стали еще длительнее, хотя курил из них только крестный и Дёмка.
Тревога стягивала нутро и я старалась не показывать этого.
Мама, проницательно взглянув на меня, наполнила для меня бокал виски. Так же она сделала для переживающей Ленки, однажды вот так же приведшей Демьяна. Тогда Лена тоже очень переживала, а сейчас, сжав губы и глубоко вздохнув, бросила мне в бокал пару кубиков льда, пока гоготнувшая Таня наливала в отдельный стакан колу для меня. Пить такой виски в тесной коллаборации с колой - преступление, но крепкие напитки не для нас, поэтому мы нашли постыдную альтернативу в виде такого вот последовательного употребления.
Послушно встала со своего места и пересела, когда они вернулись и папа, взглянув на меня, усмехнулся:
- Чего ты тут сидишь, это мужской уголок. Совсем уже обозрели со своими женскими правами.
И еще виски, потому что по обе стороны Стаса сели папа и крестный, а последний ведь только с виду простодушный балагур. Они с папой родные братья и у них есть много общих черт.
Их приглушенные разговоры со Стасом скрадывались под ненавязчивым фоном убавленной музыки и нашего бабского трепа. Иногда они смеялись, алкоголь там лился почти беспрерывно, и меня, изредка врубающую анализ, успокаивал тот фон, который там был. Стас не выглядел заложником, а очень даже наоборот, хотя, казалось бы…
Они снова удалились на перекур, снова обновление стола и охлажденный виски, только теперь слегка ударивший в голову, немного ослабив тиски напряжения. Только немного…
- Что ты тут стоишь? – толкнула бедром мамуля меня, только потянувшуюся к посуде в раковине, - в кабинете отца камеры, иди подслушивай.