– Не укачало, красавица? – Кудеяр нагнал их верхом на чалой кобылке, поравнялся с сабуровской кибиткой. – Знамо, по камням трястись радости немного, да токмо водой добираться – это поперва Волгой до Нижнего Новгорода, а потом обратно Окой и Москвой-рекой чуть не до этих самых мест. Два месяца пути выйдет, не менее! А посуху за два перехода доберемся.
– Опять ты здесь, оглашенный! – вместо девочки ответила Евдокия. – Все пялишься и пялишься, пялишься и пялишься. Дырку скоро протрешь!
– Так то на пользу токмо при нынешней жаре, мамаша! – осклабился Кудеяр. – Чутка проветриться получится.
– У справной хозяйки дырок не бывает, – наставительно ответила тетка.
– Где же ее в наше время найдешь, справную-то? – притворно вздохнул боярский сын.
– Я одну знаю, – не удержалась Соломея. – Да не про твою честь таковая, добрый молодец!
– Ты ей передай, красавица, врут все про меня злые люди! – попросил Кудеяр. – Со мной знакомая твоя завсегда будет в холе и нежности, в тепле и заботе. Пусть токмо откликнется! Какова она собой? На тебя, надеюсь, похожа?
У девочки по спине от таких слов пробежал пугающий холодок. Вроде как и шутили они с пареньком, ан получалось как-то уж больно по-настоящему.
– Не болтай с мужчиной посторонним, боярышня, – попыталась осадить воспитанницу Евдокия. – Невместно сие.
– Какой же он посторонний? – возразила девочка. – Человек служивый, при деле. Поручение государево сполняет.
– Верно-верно! – обрадовался заступничеству Кудеяр. – Да еще и родич к тому же!
– Зубоскал ты пустой, а не родственник, – сплюнула в сердцах тетка. – Упаси господь от такой родни!
– А родню не выбирают, матушка. Уж какая есть, – развел руками паренек.
– Четыре брата и ни одной сестры? – поинтересовалась Соломея.
– А ты откуда знаешь? – изумился боярский сын.
– Да у тебя это на лбу написано! – ответила девочка.
– Вот проклятье! – Кудеяр толкнул тафью к затылку и потер лоб ладонью: – А теперь?
Соломея расхохоталась, Евдокия опять сплюнула и отвернулась. Заряна покосилась на сидящего на сундуке Тришку и придвинулась ближе к нему. Но холоп молчал, думая о чем-то своем, и девке оставалось только слушать щебет своей хозяйки и веселые прибаутки боярского сына.
За болтовней время летело быстро. В вечерних сумерках небольшой обоз великокняжеских невест въехал в Клин – точнее, в обширные слободы вокруг города – и закатился на один из постоялых дворов.
Здесь их, как оказалось, ждали. И комната для красавиц имелась, и места в обширной людской для челяди, и овес для лошадей, и даже ужин горячий.
Правда – платить за еду гостям пришлось из своего кармана.
Впрочем, никого из путников это не удивило. Ведь по издревле заведенному обычаю, князь награждал своих слуг землей, защитой и справедливым судом. Они же за то выходили на службу со своим оружием, лошадьми и припасами. И коли Великий князь призвал к себе невест – почему к ним должен относиться иначе?
Крышу над головой устроил, да еще и возки для дороги дал – и за то поклон низкий. Мог бы и не беспокоиться.
С рассветом девицы снова тронулись в путь. И опять, убедившись, что никто не отстал, вещи не забыты, телеги в исправности, боярский сын Кудеяр, к неудовольствию Евдокии и радости Соломеи, занял место возле задней кибитки, везущей корельскую красавицу.
И чем дальше, тем сильнее девочка ощущала, что с таким мужчиной рядом хоть всю жизнь не расставайся – не загрустишь и без внимания не останешься. Что и сам не обидит, и другим в обиду не даст.
Москва началась издалека, чуть не за полдня пути. Поперва все чаще и чаще встречались деревни, которые постепенно слились в единый просторный поселок, смыкающийся полями и огородами, а верст за пять до самой крепости – сошлись в единую череду и заборы. Тут и там тянулись к небу дымы, звенели наковальни, стучали молоты, на каждой встречной протоке и ручейке крутилось пусть маленькое, но мельничное колесо, приводя в движение маслобойные и трепальные механизмы, качая меха, вращая чистящие барабаны и вздымая кузнечные молоты.
Столица старательно трудилась, строилась, мастерила – и пахла соответствующе: углем и смолою, дымом и кислятиной, опилками и дегтем. Соломея ужаснулась тому, как можно жить в таком чаду – но, по счастью, ремесленные слободы были вынесены достаточно далеко по сторонам, и незадолго до вечера воздух сделался почти чистым. Вместо фабрик и мастерских теперь вдоль дороги тянулись постоялые дворы, конюшни, птичники и амбары, содержимое которых нередко выдавало себя то ароматом пряностей, то запахом копченостей, терпким благоуханием заморского вина, а то и густым духом благовоний.