— За праздник на нашей улице, товарищ майор!
Эх, была не была! Хлебнул два больших глотка — полкружки опорожнил. Дух захватило — насилу перевел, вздохнул кое-как. Улыбающийся, радостный водитель его танка уже подавал кусок хлеба и сала.
— Закусите, товарищ майор. Давно не пили, может разобрать.
Сергей с остервенением ел мерзлое сало, старался заглушить спирт, от которого уже пошло тепло в руки и ноги, слегка закружилась голова. «Только бы не опьянеть… только бы не опьянеть…»
Наблюдавший издали за майором автоматчик в белом маскхалате (Сергей изредка тоже посматривал на него, припоминал, где он видел это лицо), наконец, решительно подошел к нему.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
Сергей, прожевывая кусок, кивнул, сам не спуская глаз с обросшего, прокопченного лица.
— Вы случайно не Новокшонов будете?
— Новокшонов.
Что-то страшно знакомое было в этом бородатом мужчине, в его неторопливом голосе, в легком прищуре глаз.
— А вы меня не узнаете?
Сергей улыбнулся.
— Где-то я вас видел. А вспомнить не могу. Может, щетина и все это, — указал он на маскхалат, на автомат, — мешают.
— Пестрецов я… — проговорил автоматчик, серьезно и спокойно глядя на бывшего секретаря райкома комсомола.
Новокшонов всплеснул руками.
— Боже мой! Мирон Гаврилович! — Удивление и радость майора были искренни. Пестрецов не выдержал, невольно шагнул ближе. Они обнялись.
На них обратили внимание.
— Смотри, земляки встретились!
— Вот это здорово!
— Мне бы сейчас землячка повидать…
— Товарищ майор, и давно не виделись? — допытывался вертевшийся тут же водитель новокшоновского танка.
— Давно… Пойдемте, Мирон Гаврилович, в сторонку, поговорим… Ну и встреча!..
Они зашли за танк.
— Как вы в армию-то попали? Ведь вы…
— Да, товарищ майор, отсидел пять лет… из лагеря и прямо сюда, на фронт. Говорят, кровью искупай свою вину… Насчет вины говорить не буду, а крови мне не жалко и жизни тоже. Лучше здесь погибнуть, от немецкой пули, чем там от своих…
Взгляд у него был мрачный. От былого уверенного колхозного председателя и следа не осталось. Прищур глаз вроде бы прежний, а взгляд не тот. Нет-нет да и скользила по его лицу нехорошая тень то ли предупредительности, то ли услужливости, будто перед всеми и перед каждым в отдельности был он, Пестрецов, виноват.
Эта его мрачная пришибленность так поразила Новокшонова, что от волнения, от растерянности он ляпнул дурацкое, жалкое:
— Вас с кем забрали-то? Меня ведь не было в то время в районе.
— Ага, — с готовностью закивал Пестрецов. — Вы тогда в партшколе учились… А меня — с директором средней школы Сахаровым, с михайловским председателем Совета Шмыревым, с одного бюро нас взяли четверых.
— Где они сейчас?
— Не знаю, товарищ майор, — поспешно ответил Пестрецов. — Ничего я не знаю.
— Что со Шмыревым?
— Не знаю! Кто вышел оттуда, тот ничего не знает, товарищ майор. Даже номер свой лагерный и то не знает…
Сергей удивленно смотрел на бывшего председателя.
— А Павлова Андрея Ивановича, старика с такими большими шевченковскими усами, вы случайно не встречали там? — спросил он снова.
— Нет. Никого я там не встречал, товарищ майор. — Была в его тоне нескрываемая досада на непосвященность собеседника, словно хотел он сказать: разве можно задавать такие вопросы?
Сергей, может быть, понял бы это, догадался, если бы не головная боль. Она усиливалась с каждой минутой и уже занимала все его внимание. И напрасно Сергей пытался отвлечься.
— Вы домой-то хоть написали о том, что теперь в армии?
— Написал, — заулыбался Пестрецов. — Ответ уже получил. Сын-то уже в школу пошел, Володька-то. Помните его?
— Как же! — Сергей обхватил ладонью лоб, давил пальцами на виски. Голова разламывалась.
— Вы что-то очень бледные, товарищ майор.
Сергей поморщился.
— Да вот сейчас на радостях сдуру спирту хлебнул. А мне нельзя. Видите? — Он отнял ладонь. — Голова продырявлена… Ничего, может, пройдет. Вы давно в армии-то?
— С июля этого года… Я хочу спросить вас, товарищ майор: где Данилов Аркадий Николаевич? — И опять насторожился, замер.
— Не знаю, Мирон Гаврилович. В первые дни войны встречал его в Новосибирске. Батальонным комиссаром был по званию, с двумя «шпалами», госпитали организовывал. На фронт рвался. Больше не виделись. Конечно, не может он все эти полтора года госпитали организовывать.